Донкихоты Вселенной. Роман 2-х книгах
Шрифт:
Палатка маршала, под цвет ее доспехам, была серебристой. В таких же доспехах находился при маршале в качестве советника и странствующий рыцарь О Кихотий.
Они избегали оставаться наедине, имея на это каждый свои причины, неуместным считая и разговор при посторонних на неизвестном всем «звездном языке».
О Кихотий разработал до мельчайших подробностей план полного уничтожения тритцанского войска, добавив с обычной усмешкой:
— Оказывается, и за тридевять парсеков сгодится ископаемый опыт римских легионов, Александра Македонского, танкового бога Гудериана и титана среди всех
Надежанна отрицательно покачала головой.
— Нет, — решительно заявила она. — Никакого всеобщего уничтожения. Более того, следует вообще избегать убийств! — И добавила вполголоса: — Математика учит, что частичное превосходство хотя бы в одном месте скажется эффективнее многократного превышения общих сил. Толстый веревочный жгут легче перебить там, где он соединяется слабой нитью. — И уже громко заявила всем: — Основой нашей кампании изгнания захватчиков будет их пленение, а не убийство. Пусть глашатаи объявят тритцам, что вместо мечей их ждет пиршество, одновременно озаботьтесь, чтобы у них разгулялся аппетит. Для этого поступайте так: зайдя с фланга их строя, бросьте на них закованных в тяжелые латы всадников, коней, а следом за тяжелой конницей все отобранные кареты знатных дам, прикрытые снаружи щитами. В каждую карету пусть влезут по двадцать молодцов Гневия Народного. Конница и кареты, сопровождаемые разбойничьим свистом, углубятся далеко в тыл противника и отрежут подход к их армии, обозам с продовольствием. Этой ударной группе разделяться по ходу движения и разъединять тритцанскую армию на отряды, которым предлагать почетный плен со щедрым угощением. Их голод будет нашим союзником.
— Это же типичный танковый прорыв, сопровождаемый бронетранспортерами, — прошептал Никита, пораженный находчивостью своей Нади.
— Брать в плен малыми группами! Замысел, достойный мужа! — восхитился генерал Дезоний.
— Притом внезапно, — добавила Надежанна, — и там, где это меньше всего можно ожидать. Ищите непроходимые места, надевайте на ноги воинам скользящие планки, как на севере, чтобы не утонуть в болоте, и окружайте их, разделяйте, нарушайте связь, а главное — снабжение. Пусть до их сознания дойдет, что выгоднее перейти к нам в плен, чем гибнуть напрасно отрезанными…
— Так же напрасно нанося нам урон, — добавил генерал Дезоний.
Никита ушам своим не верил. Его ли это Надя? Или это математическая мудрость компьютера, вмонтированного в ее скафандр, говорила ее устами? Но откуда у нее такая твердость, уверенность? От доброго сердца и веры в торжество справедливости?
Мартий Лютый был куда меньше изумлен, чем рыцарь О Кихотий, ибо наивно счел распоряжения Надежанны внушениями свыше.
Разрушенное село, куда оттеснена была часть бежавших из-под Орлана разрозненных войск тритцев, имело жалкий вид.
В небе сгущались дождевые тучи, но торчащие обгорелые бревна и кучи пепла, оставшиеся на месте былых хижин, не сулили укрытия «завоевателям».
В доме убитого старосты Гария Лютого остались лишь каменные стены, но во дворе так и стоял с памятного дня ужасов длинный стол.
Сейчас за ним снова сидел со своими приближенными «король Дордий IV», огромный, рыжебородый, в пропахших грязью и потом латах. Он был нисколько не менее голоден, чем его изнуренные бегством солдаты.
На этот раз приспешники «короля» не пировали за столом, а
Поскольку поле боя оставалось за преследующими тритцев лютерами-френдляндцами, то доступными врагами были лишь бежавшие в лес земледельцы, за которыми устраивалась охота, как за желанной дичью.
Громоздкий, мрачный, как его темные доспехи, рыцарь-бородач восседал во главе стола, когда во двор на длинноногом заморском коне влетел всадник в богатых доспехах, с золотым плюмажем над сверкающим шлемом.
Повинуясь седоку, конь вскочил передними копытами на стол, разбивая блюда с дымящимся мясом. Ударом меча всадник разрубил надвое бочонок с веселухой, этой неизменной «матерью отваги».
Подняв забрало, рыцарь прокричал:
— Так-то отражает наскоки врагов «всевластный король Френдляндии», набивая себе брюхо припрятанной едой, когда ни один обоз не может пробиться к остаткам его армии!
Испуганный Дордий поднялся с места, опрокинул лавку, на которой сидел.
— Нижайше прошу к столу, ваше всесилие, — произнес он, водружая лавку обратно.
— Откуда у вас столь аппетитные блюда, ваше всевластие? — с презрительной иронией спросил всадник, спрыгнув на землю.
— Мне не хотелось бы, ваше всесилие, отвечать на ваш вопрос прежде, чем я получу «святое прощение», в чем нуждаюсь, дабы накормить солдат, сила которых сосредоточена прежде всего в желудках.
Прискакавший рыцарь поморщился.
Во двор въехало несколько запыленных всадников в помятых латах.
С горечью посмотрев на них, опередивший их рыцарь сказал:
— Немного же моих славных рыцарей осталось в седле после того, как мы пробились через наполненный разбойниками лес к этому обжорному столу.
— Ваше всесилие, позвольте заметить, что вам пришлось отбиваться в лесу не от разбойников, а от засланных туда мне в тыл отрядов Девы-воительницы, своим войском теснящей нас.
— Дева-воительница? — переспросил надменный гость. — Не кажется ли вам, Черный рыцарь, что нужно самому быть бабой, чтобы не устоять против бабы?
— Она ведет войну не по правилам, ваше всесилие. Мои войска оказываются зажатыми с обеих сторон и наконец полностью окруженными, как вы изволили сами только что испытать в лесу. А мои солдаты из-за этого, уверяю вас, забыли, как выглядят маркитантки в своих манящих фургонах, равно как и вкус обычного мяса. Лошадей мы давно съели. Немудрено, что мои воины предпочитают сытый плен. Эти проклятые земледельцы угнали весь скот в лес, вот и приходится мне теперь брать на себя грех, приравняв их самих к скотине, лишь бы насытить солдат, уберечь от плена.
— Не распространяйтесь дальше, сделайте такое одолжение, хотя бы в знак учтивости, — брезгливо поморщился тритцанский лорд Стемли, герцог Ноэльский, престолонаследник Великотритцании, вассалом которого должен был стать «король Френдляндии Дордий IV».
— Вы изволили упомянуть, что мы отступаем перед бабой, ваше всесилие. Но я решусь сказать вам, что это не просто баба, а баба из ада. Ее безбожные приемы ведения войны, заставившие меня искать «святого прощения», а моих воинов уподобиться диким язычникам, противоречат всем законам всевышнего. Если войну вести, как положено, конечная победа останется за нами, смею заверить вас в том всей своей рыцарской честью.