Донный лед
Шрифт:
– Да ты че, девка, да ты че?!
И Фиса перестала протестовать.
И они стали играть, крыть валета дамой, а короля тузом, но и короли, и дамы, и тузы - это все были голые тела, бесстыдно выпяченные груди, оттопыренные зады, заломленные за голову руки.
У Фисы кружилась голова. Ею овладел восторг бесстыдства, какое-то мстительное торжество, торжество победы над застенчивостью, победы над своим нелепым ростом, сутулостью, над длинными неловкими руками. Она словно примеривала на себя все эти бысстыдные позы, и голова ее кружилась еще сильней.
И
Толик бросил карты и подошел к Фисе. Просунув ей под мышки руки, поднял со стула и повел к постели. Он опрокинул ее, расстегнув кофту, наскоро сжал груди и проворно стал стаскивать с нее брюки. Потом он издал какой-то утробный звук, и этот звук словно вывел Фису из гипнотического сна, и она вдруг будто со стороны увидела себя с чужим настырным мужиком, которому, в сущности, не было до нее, Фисы, ровным счетом никакого дела. Она закричала истошно, переходя с хрипа на визг:
– Козел! Козел проклятый!
И толкнула Толика на соседнюю кровать.
Толик не ответил. Он повернулся к ней спиной и скоро уснул с храпом.
Фиса почувствовала удушье и тошноту. Она вскочила, рванула с вешалки пальто и выбежала за дверь. Потом она улеглась на другую кровать, ту, что возле стенки, и долго не могла уснуть. Ее мутило.
Под утро только уснула. Когда проснулась, Толика уже не было. Фиса привела себя в порядок и пошла к начальнику.
Начальник был свеж, энергичен и подтянут. Его светлая челка приятно пушилась - наверное, вчера он помыл голову.
– Места мастера у нас пока что нет, - сказал он, - но нам нужен заведующий перевалочной базой на Джигитке. Наш пропился и проворовался, мы увольняем его, и прокуратура ждет приемо-сдаточного акта с указанием недостачи.
Фиса поежилась.
– ...Так что принимай, как следует все считай до винтика, и чтоб без компромиссов.
Тут Фису немного даже передернуло, тонкие губы ее скривились, и от них отлетел неслышный шепот:
– Козел...
– Что? - переспросил начальник. - Не согласна?
И, заглянув в Фисины глаза, прочел в них холодную враждебность.
– Не подходит, что ли?
– Почему? - Фиса пожала плечами. - Подходит... Без компромиссов приму, - добавила она с ожесточением.
Ожесточение. К сожалению, с этого началась ее самостоятельная жизнь.
ВАГОНЧИК СЕНИ КУЛИКОВА
Сеня Куликов сидел за столом и наклеивал профсоюзные марки. Стол был завален, папками, тетрадками и отдельными листочками с заявлениями членов профсоюза. В основном заявления касались очереди на квартиру, очереди на машину и очереди на покупку ковров. К концу второго года стройки обострилась проблема реализации заработанных денег. И Сеня, как председатель месткома, оказался, так сказать, в центре проблемы.
Сеня был неаккуратным человеком. Вместе с тем он обладал какой-то сверхъестественной памятью, даже, скорее, не памятью, а чутьем, и только это невероятное чутье помогало ему отыскивать среди бумажного хаоса нужный документ.
Было тепло и уютно. Тепло создавала электроводяная отопительная
Сеня наклеивал марки и от усердия трогательно морщил нос.
В дверь постучали.
Сеня встал.
Он встал и пригладил взъерошенные волосы. На Сене были тренинги хлопчатобумажные из орсовского универмага и давно не стиранная вытянутая майка. При невысоком росте и нешироких плечах у Сени был ясна обозначенный животик, и вытянутая до некрасивости майка подчеркивала все его диспропорции.
Сеня нехотя открыл дверь. В тамбур вместе с порывом сухого морозного ветра ввалился Толик.
– Здоров! - весело сказал Толик и закурил.
Сеня нехотя поздоровался и не предложил сесть. Толик сел без приглашения.
– По делу или так? - спросил Сеня.
– Ну ты че сразу-то, - отмахнулся Толик, - по делу не по делу, - дай покурить сперва.
Значит, по делу, вздохнул Сеня и надел фланелевую рубашку в клеточку. В рубашке Сеня выглядел, конечно, авторитетней. И он уже мог откинуться на спинку стула и сказать довольно официально:
– Слушаю тебя, Толик.
– Завтра, че ли, местком?
– Ну?
– Ну и че, обязательно по тридцать третьей? Можно и по собственному!
– Увольняет не местком, - сказал Сеня формальным голосом, - увольняет администрация. Местком только дает согласие. Или не дает.
– А вы не давайте.
– А мы дадим.
– Ясно.
– Что тебе ясно?
– Зудину женю лижешь.
На такой прямой выпад нужно было как-то решительно отреагировать. Например, встать, открыть дверь и сделать театральный жест, дескать, покиньте помещение. Или что-нибудь не менее достойное. Но Сеня в таких случаях всегда терялся и поступал не самым правильным образом. И он поступил так: он сказал:
– Тебе, что ли, лизать? За то, что склад пропил, на работу не выходил, за это, что ли?
– Че буровишь, че буровишь, - примирительно забормотал Толик, - че буровишь-то, че?! Недостачу покрою. А пить - кто не пьет? Ты, че ли, не пьешь?
– Не пью! - закричал Сеня со злостью. - С вами, алкашами, к нормальной выпивке вкус потерял!
И как бы в подтверждение этих его слов на дальней - в глубине вагончика - кровати произошло некое шевеление, и с кровати поднялась нелепая фигура не окончательно проснувшегося человека. Человек маялся. Молча проследовал он на кухню, молча обследовал полку, стол, подставку для бака с водой и уголок там, за баком. Потом заглянул за приемник "Сириус", зачем-то предварительно убрав звук.