Донный лед
Шрифт:
Людочка взяла билет, но опять не пришла. И Славик опять смотрел фильм один. Фильм был очень хороший.
После этого Славик писал курсовую и билеты в кино временно брать перестал. При встрече они, однако, здоровались, причем Славик здоровался, смеясь, потому что ему и вправду было весело.
Тут Славику сообщили, что Людочка, оказывается, наводила справки о нем, что он за мальчик, как учится, с кем дружит, ну и прочее такое. Славик не беспокоился за свои характеристики. Поэтому он буквально накануне защиты курсовой работы опять взял два билета в кино, и Людочка на этот раз пришла. Фильм был, наверное, очень хороший, но Славик ничего из этого фильма не запомнил, он даже название забыл. Людочка потом ему объяснила, какое было название и какое было содержание.
Потом, перед самым дипломом,
Диплом он защитил на "отлично".
Герман Васильевич Зудин, сжав губами папиросу, открыл дверь. В дверях стоял "зеленый мастер".
Прозвище "зеленый мастер" прилипло к Славику в первый же день его появления в мехколонне. Причем прилипло оно к нему с легкой руки начальника. Дело было не только в том, что Славик выглядел моложе своих лет (а лет-то ему было девятнадцать). Дело было еще в том, что Славик обожал зеленый цвет. И появился он перед ясными очами начальства в нежно-зеленом костюме, ядовито-зеленом галстуке и матово-зеленых полуботинках, держа в руке новенький фибровый чемоданчик, разумеется, зеленого цвета.
Сейчас Славик был в белоснежном полушубке, причем Зудин, подписывая ему наряд на полушубок, дружески советовал взять все-таки черный, потому что белый, хоть и наряднее выглядит, ужасно пачкается, и не пройдет и недели... Однако прошло более месяца, а полушубок продолжал сверкать белизной, и одному богу было известно, как это Славику удавалось. Работал Славик хорошо, но не успешно. Хорошо он работал в том смысле, что старался и не ленился. Не успешно - в том смысле, что допускал иногда некоторые ошибки. Даже правильнее было бы сказать, что он довольно часто допускал довольно грубые ошибки. Тут были всякие-разные истории. Например, он отдал на день "Магирус" заведующей котлопунктом, потому что котлопункт принадлежал сопредельному строительно-монтажному поезду и мехколонновцев кормили там по договоренности. И вот заведующая сказала, что, если Славик не даст машину привезти продукты, она не станет кормить рабочих его участка. И Славик дал "Магирус", что, безусловно, оказалось на дневной выработке. И Славику объявили выговор. Но он не впал в уныние, он имел твердое намерение приобрести со временем производственный опыт и продолжал работать столь же энергично. Потом были две-три истории с неправильным начислением зарплаты. Тут Славик вообще-то был как бы между двух огней. С одной стороны, механизаторы двух смен участка, которым он закрывал наряды, люди опытные, как правило, в возрасте от тридцати до сорока, как правило, грамотные, как правило, горластые и темпераментные, побуждали Славика писать в наряде, скажем, "скальный грунт", в то время, как грунт был все-таки не скальный. Начальник же мехколонны Герман Васильевич Зудин, человек тоже опытный и не просто грамотный, а съевший собаку в вопросах труда и зарплаты, и если не горластый, то властный, побуждал Славика по поводу того же карьера писать "грунт - песок", хоть грунт был все-таки и не песок. Если бы на участке был, как это и полагается, прораб, Славику не пришлось бы закрывать наряды - это дело прораба. А дело строймастера - разметка дороги, проверка геометрии полотна - очень специальная работа. Но прораба на участке не было. Участковый прораб лежал в больнице с бытовой травмой. Он сломал ногу, возвращаясь со дня рождения. Дело в том, что строящийся поселок - это, конечно, вам не город, дороги неровные, а если где тянут коммуникации, то там к тому же и роют канавы. Вот прораб, возвращаясь со дня рождения, и сломал ногу.
Если бы Славик прежде служил в армии, он бы яснее понимал особенность своего служебного положения. Особенность эта заключалась в том, что он был последним, кому отдают приказание. Дальше уже идут исполнители, а с исполнителями нужно ладить. В армии в таком положении находится юный лейтенант, выпускник военно-технического
– Не беда, если начальство тебя ругает. Беда, если оно махнуло на тебя рукой.
Таким образом, участвуя самым непосредственным образом в строительстве Байкало-Амурской магистрали, Славик мужественно переносил неудачи, сохранял присутствие духа. Больше того: он продолжал ощущать предвкушение счастья, потому что счастье поджидало его в Омске, оно списалось со Славиком и поджидало его в Омске, чтобы облечься в белую фату и обменяться со Славиком почти золотыми кольцами, стоимостью 19.50 каждое.
И тут устремления Славика вошли в полное противоречие с устремлениями администрации, и это было невыносимо.
Зудин посторонился, пропуская Славика.
– Ну че? - спросил он, осторожно улыбаясь. - Перевод послал?
– Послал, - уныло сказал Славик, - месяц, как послал.
– И че?
– Нет ответа.
– Ну, раз ответа нет, - бодро сказал Зудин, - значит, сама приедет.
– Нет, - сказал Славик все так же уныло. - Не приедет. Ее мама не отпустит...
Зудин в этот момент носок поправлял. У него теплые носки были надеты поверх брюк, из одного брючина выбилась, и он этот носок поправлял. И поэтому ответил, глядя на Славика снизу, не вынимая папиросы изо рта:
– Любит - приедет.
И получилось это как-то зловеще: дескать, не приедет - пусть пеняет на себя.
Славику это чрезвычайно не понравилось. Ему ничего не могло понравиться, кроме разрешения сейчас же, немедленно вылететь в Улан-Удэ, а оттуда в Омск.
И он заявил совершенно решительно:
– Вы только скажите "да", и завтра в шесть утра меня здесь уже не будет. Ленбамовская машина идет в Нижний...
– Нет, Славик, нет, - тихо, примирительным тоном ответил Зудин. Машина - что, машину мы бы тебе и сами организовали. Но - нет. Нет. Не могу.
– Это все? - яростно спросил Славик.
– Все, - так же тихо ответил Зудин.
Славик выскочил за дверь, и только морозное октябрьское небо слышало, как отчаянно поносил он своего непреклонного начальника.
Зудин же, отойдя в скором времени ко сну, долго ворочался, не находя покойной позы, и жена его Тамара спросила заботливо:
– Что, Гера, за "зеленого мастера" переживаешь?
– Да нет, - ответил Зудин, - не в нем дело.
– А в чем?
– Снимать меня будут - вот в чем! А зря... Лучше меня навряд ли кто сумеет...
Тамара ничего не ответила на это, и правильно сделала, потому что ночь не для того дается усталому человеку, чтобы травить себя трудными разговорами.
И Зудин понимал это и сказал, улыбнувшись в темноте:
– Ладно, не ночной разговор. Давай целоваться...
КАБИНА "КрАЗа"
В кабине "КрАЗа" было холодно: печка долго не могла раскочегариться Сеня, однако, холода не чувствовал. Он вел машину с большим напряжением: не специалист он был в этом деле. Права-то у Сени были, он еще в техникуме получил права, но работать на машине - не работал. А работал Сеня сначала завгаром и, надо честно признаться, исполнял свои служебные обязанности с большим трудом. Человек по натуре абсолютно честный, он никак не мог примириться с некоторыми накладками гаражной жизни. Если кто-нибудь из водителей был в отяжеленном "после вчерашнего" состоянии, Сеня возмущался, стыдил, не пускал на линию. Иногда его уговаривали, и он ставил в табеле "ремонт". И потом страдал от собственной бесхребетности. Иногда возмущение брало верх, и он ставил "прогул", при этом он наживал себе врага и тоже страдал, потому что все ему были, в сущности, симпатичны. Дело осложнялось еще тем, что прежний начальник Светлый как-то не особенно поддерживал Сенино рвение. Светлый был любимцем шоферов и механизаторов. При нем были высокие заработки и серьезные "засосы", на которые Светлый всегда почтительно приглашался, причем умел он и "засосать", и закусить, и компанию повеселить.