Донское казачество позднеимперской эпохи. Земля. Служба. Власть. 2-я половина XIX в. – начало XX в.

Волвенко Алексей

Принадлежность казака к той или иной станице также демонстрировала определенные отличия в его облике. Однако они не меняли в целом образ донского казачества, как в литературе, так и в массовом сознании. Вот что писал об этом С.Ф. Номикосов: «Можно с некоторой уверенностью сказать, что почти каждая станица имеет свои обычаи и нравы. Но при своде добытых данных можно видеть, что за всеми разностями, которыми отличаются жители одного округа от жителей другого, есть множество характеристических черт, которые до очевидности ясно показывают, что все казаки плоть от плоти и кость от кости великого народа русского; это не более как отпрыск, принявший, сообразно местным и климатическим условиям, своеобразные черты, не встречающиеся ни у великоруссов, ни у малоруссов. Эти черты во всем складе жизни объясняются путем естественным, влиянием природы и исторически сложившихся обстоятельств»⁷⁰. Мысль Номикосова, возможно заимствованная известным историком обычного права и этнографом XIX в. М.Н. Харузиным, в его интерпретации выглядела следующим образом: «Почти каждая станица… носит на себе особый отпечаток, выражающийся в произношении, формах быта, обрядах и т. п. Казак по говору и по ухваткам метко определяет место жительства встречаемого им казака. Различие между станицами особенно ярко замечается в свадебных обрядах, которые приближаясь вообще или к великорусскому или малороссийскому

типу, тем не менее, настолько разнообразны в частностях, что иногда, по словам самих казаков, в той же станице обряды, принятые на одном конце, вовсе не употребляются на другом. Но каковы бы ни были элементы, из которых создалось и выросло донское казачество, как ни разнообразны местные обычаи и обряды – все-таки элементу великорусскому, обрядам и обычаям великорусским принадлежит первое место»⁷¹.

Тенденция видеть в развитии и в природе казачества влияние разнообразных этноисторических факторов будет сохраняться в литературе, посвященной донскому казачеству, на протяжении всей второй половины XIX – начала XX в. Так, например, в одном из последних военно-статистических описаний донского казачества дореволюционного периода, составленном подполковником Генерального штаба В.В. Лобачевским под грифом «Не подлежит оглашению» (1908), утверждается, что «в наиболее чистом виде великорусский тип сохранился в двух северных округах – Хоперском и Усть-Медведицком, где кроме более чистого великорусского наречия у казачьего населения преобладают и наружные особенности великорусского типа – русые волосы и светлые глаза. В остальных округах в типе казаков заметно влияние малорусского и азиатского племен, сказывающееся в том, что здесь преобладают субъекты с черными или карими глазами и с темною окраскою волос. У казаков же, расселенных по Дону (особенно по левому его берегу) ниже станицы Качалинской, благодаря соседству с калмыками, нередко можно встретить и отличительные черты монгольского типа: широкий, приплюснутый нос и выдающиеся скулы на круглом лице». Другие авторы вообще предпочитали говорить о доминировании великорусского типа, его отдельных характерных черт, в первую очередь языка, в обобщенном образе донского казака. И только некоторые из них в попытках определить этносоциальную природу донского казачества использовали понятие «народность». В.В. Лобачевский писал: «…какого бы в прошлом ни был происхождения донской казак, он, хотя и говорит на великорусском наречии, считает себя принадлежащим к особой, отличной и от великоруссов и от малоруссов народности»⁷².

Для большей части донского казачества идея «отдельности» существования казачьей народности была органичной и укорененной в массовом сознании⁷³. В общественно-политической мысли, прежде всего донской, она актуализировалась дважды в рассматриваемый нами период. Первый раз об особой донской «народности» местные «интеллектуалы» публично заговорили в начале 1860-х гг. в связи с так называемым «казакоманским» движением и печатными дискуссиями между «казакоманами» и прогрессистами о путях реализации назревших реформ в войске Донском после отмены крепостного права⁷⁴. Второй раз – в начале XX в. в рамках политического процесса и дебатов, связанных с функционированием Государственной думы и партийным строительством на Дону, в том числе групп и партий националистического толка⁷⁵. Однако содержание таких дискуссий скорее носило идеологический, политический или популистский (предвыборный) характер, апелляция их участников к научным данным, особенно антропологическим, была эпизодична и недостаточна для обоснованных выводов.

Если говорить об антропологических сведениях, относящихся к донскому казачеству, то таковыми, в числе первых, вероятно, следует считать выводы Н.В. Барминского, о которых упоминает в своем исследовании С.Ф. Номикосов (1884). Н.В. Барминский делил «русских, обитающих в области, на следующие группы: казаки с преобладанием великорусского типа в округах Хоперском и Усть-Медведицком, казаки с преобладанием малороссийского типа в северной части Черкасского, в 1-м Донском и в южной части Донецкого округов, казаки с преобладанием монгольского типа по р. Дон, начиная от Качалинской станицы до самого Новочеркасска»⁷⁶. Интересные данные, характеризующие физический облик донских казаков, содержатся в известном многотомном издании начала XX в. «Россия. Полное географическое описание нашего отечества». В нем приводится таблица типов студентов Харьковского университета, в которой сравниваются казаки-студенты со студентами великорусского и малорусского происхождения по показателям цвета волос, глаз в процентном отношении и среднего роста (антропологические данные за 1887–1897 гг.).

Таблица 3

Таким образом, исходя из данных таблицы 3, очевидно, что казаки-студенты по цвету волос более всего подходят к великоруссам, а по цвету глаз (карий) – более к малоруссам⁷⁷.

Наиболее фундаментальными в области донской казачьей антропологии считаются труды известного ученого В.В. Бунака (1891–1979), основателя советской антропологической школы. Современные исследователи В.Ф. Кашибадзе и О.Г. Насонова в своей недавней статье «Антропология донских казаков: опыт интеграции данных науки и литературы» убедительно доказали, что сведения, добытые В.В. Бунаком в ходе полевых исследований на Дону в 1912–1915 гг., коррелируются с одонтологической⁷⁸ и краниологической⁷⁹ информацией (в том числе археологической) о донском казачестве разных исторических эпох, а также вполне соответствуют результатам текстологического анализа антропологического портрета казака в романе М.А. Шолохова «Тихий Дон»⁸⁰. То есть можно говорить о том, что казачий антропологический материал В.В. Бунака является уникальным для характеристики донского казачества дореволюционного периода.

В статье «Антропологический тип донских казаков» В.В. Бунак смело заявил о «полном отсутствии каких-либо сведений («расовых» и «антропологических». – В. А.) об этой интересной народности». Важно отметить, что статья была написана в 1916 г.⁸¹ В ходе многолетнего исследования В.В. Бунак осмотрел 250 казаков разных возрастов и собрал материал, относящийся к «окраске глаз, волос, росту, головному, двум лицевым указателям и физиономическому типу». Эти казаки происходили из 40 станиц, находящихся в разных местах ОвД, но разделенных В.В. Бунаком на пять групп, «соответствующих пяти различным историко-этнографическим провинциям: 1) группа Нижнедонских станиц, вверх по течению Дона, от Елисаветовской до Константиновской; 2) группа Донецких станиц, по течению Донца, от Луганской до Кундрюческой; 3) группа Среднедонских станиц,

вверх по Дону, от Константиновской до ст. Кременской; 4) группа Верхнедонских станиц, по Дону, от Кременской до Казанской и по р. Медведице; 5) группа Хоперских станиц, по Хопру и по Бузулуку, от Михайловской и от Филипповской до Федосеевской». Кроме того, В.В. Бунак подробно проанализировал исторические обстоятельства формирования донской казачьей «народности», этапы заселения Дона, демографические показатели и пришел к следующему заключению: «В какой мере все эти разнородные этнические элементы смешались, каков их результат, что оказалось преобладающий и что подавленным, – сказать трудно; во всяком случае, ни этнографически, ни диалектически донское казачество не представляет общего однородного типа. Особенно заметно влияние выходцев из Слободской Украины на казачестве донецком и низовом и великороссов восточной черноземной полосы на хоперском. Верховое и серединное казачество представляет типы более чистые и своеобразные». Таким образом, В.В. Бунак вновь предпочел в отличие от предыдущих авторов выделить пять характерных групп донского казачества: «низовых», «донецких», «серединцев», «хоперцев» и «верховых». Подводя итоги, В.В. Бунак обрисовал некий общий тип донского казачества. Вот как он выглядит в описании известного антрополога: «Прямые или слегка волнистые волосы, густая борода, прямой нос с горизонтальным основанием, широкий разрез глаз, крупный рот, русые или светло-русые волосы, серые, голубые или смешанные (с зеленым) глаза, сравнительно высокий рост, слабая суббрахицефалия⁸², или мезоцефалия⁸³, относительно широкое лицо. Пользуясь последними признаками, мы можем сопоставить донских казаков с прочими русскими народностями, и они, по-видимому, являются более или менее общими для казачьего населения Дона и прочих великорусских групп, позволяя, при более широком масштабе сравнения, отнести донских казаков к одному, преобладающему на русской равнине антропологическому типу, характеризующемуся, в общем, теми же отличиями. Украинский тип, с его более ясной брахицефалией и более темной пигментацией, оказывается более далеким от донского казачества, хотя по росту они ближе. Незаметно также сколько-нибудь значительных следов примеси иноплеменной крови; они выступают лишь в отдельных пунктах и сравнительно в слабом количестве». Своей работой В.В. Бунак только обозначил проблему антропологического определения типа донского казачества и писал о необходимости проведения дальнейших более подробных и обширных исследований в этой области. Он как будто предупреждал, что скудный запас донских антропологических данных приведет к непримиримым дискуссиям об этнической и «национальной» природе донского казачества, ведущимся до сих пор.

Бесспорным элементом в образе казачества является его сословный статус, выраженный в наличии особых казачьих прав и привилегий. Считается, что их обладание напрямую связано с исполняемой казачеством военной службой за свой счет. Это действительно так. Но «список» таких прав и привилегий отнюдь не был универсальным, и, как правило, каждое казачье войско имело тот или иной специфический уклон в своих правах, обусловленный природными/региональными особенностями, социально-экономическим укладом и традициями.

Известный донской историк первой половины XIX в. В.Д. Сухоруков в своем не опубликованном при жизни «Статистическом описании земли Донских казаков» попытался систематизировать права и привилегии донского казачества. По его мнению, привилегии донских казаков делятся на три разряда: «на принадлежащие казакам с самого начала общественной их жизни; предоставленные им в первые времена состояния их под покровительством России; жалованные казакам за службу со времен совершенного их подданства». К первым принадлежат – управление, образ службы, общее владение землей и рыбная ловля; ко вторым – жалованье войску и беспошлинная торговля; к третьим – владение манычскими соляными озерами, винная продажа внутри войска. Кроме того, В.Д. Сухоруков утверждал, что образ служения казака основывается на трех «главных высочайше дарованных правах»: «…каждый казак, по окончании своего срочного служения в поле, возвращается домой и остается мирным хозяином… всякий из них, единственно по достоинству и заслугам, равно достигает всех степеней отличия… во время служения за пределами земли своей каждый казак пользуется казенным жалованьем, провиантом и фуражною дачей»⁸⁴. В.В. Броневский права и привилегии казаков назвал «преимуществами», но сделал акцент на том, что «каждый казак, наделенный значительным участком плодородной земли, не платит государству никаких податей и обязан за то всегда быть готовым на службу»⁸⁵. Перечисленные привилегии в первой половине XIX в. не являлись умозрительными или плодом фантазии донского казачьего патриота В.Д. Сухорукова, они находили действительное подтверждение в законодательстве Российской империи и в Высочайших грамотах.

В дословном виде сухоруковский список попал в официальное издание 1852 г. «Военно-статистическое обозрение ЗвД», составленное полковником Генерального штаба Штюрмером⁸⁶, а затем перекочевал на страницы другого не менее официального труда «Материалы для географии и статистки России… Земля войска Донского», составленного Н.И. Красновым⁸⁷. В конце 1860-х гг. Н.И. Краснов в служебной записке более подробно остановился на «выгодах» казачьих войск, характеризуя их следующим образом: «1) они (казаки. – В. А.) освобождаются от податей; 2) владеют обширными землями, из которых не только получают усиленные наделы, но и часть употребляют на общественные надобности, а так же отдают в оброчное содержание, составляющее источник войскового дохода; 3) имеют в своем владении различные угодья, как-то: леса, рыбные ловли, минеральные и металлические месторождения и т. и.; 4) получают из государственного казначейства вознаграждение за таковые статьи государственных расходов, которые в других местностях государства принадлежат, безусловно, казне, как, например, за право акцизного сбора с пития, за добывание металлов и минералов на земле, не состоящей в частной собственности и проч.; 5) пользуются такими источниками, которые в других местностях составляют доходы казны, как, например: сбор с торгующего класса из людей войскового сословия за право торговли, доходы с рыбных ловель, пошлины с ископаемых минералов, с соли и т. и., и вообще имеют свои финансы, образуемые не налогом на жителей, а местными источниками доходов, признаваемыми войсковой собственностью»⁸⁸. Кстати, Н.И. Краснов, кажется, до конца своей жизни занимал критическую позицию в отношении донских казачьих привилегий, считая, что они «не приносят общей пользы»⁸⁹.

Устойчивое упоминание прав и привилегий донских казаков в статистической литературе может служить косвенным признанием их со стороны центральной власти, по крайней мере в первой половине – середине XIX в. Однако, как правильно заметил С.Г. Сватиков в «Положении о Донском войске» 1835 г., привилегии были представлены в совершенно размытом виде, разбросаны по отдельным уставам – Питейному, Соляному, Торговому, Уставу сельского хозяйства – и «не были соединены в одно целое с привилегиями «особого образа служения»⁹⁰.