Допетровская Русь

Князьков Сергей

Византийские и арабские писатели VI, VII, VIII и IX веков описывают славян как высоких блондинов. Прокопий говорит, что славяне очень сильны, высокого роста, цвет волос имеют не темный и не слишком светлый, но все они рыжие. У арабов славяне всегда именуются русыми. «Славяне народ с румяным цветом лица и русыми волосами», – говорит Абу-Мансур. Даже своих за высокий рост, белокурые волосы и голубые глаза арабы называли в шутку славянами. Но, вероятно, эта подчеркнутая белокурость славян казалась таковой на арабский взгляд, по сравнению с их собственной смуглостью и темным волосом, так как археологические находки свидетельствуют, что у славян преобладал темно-русый цвет волос.

О нравах славян византийские и арабские писатели говорят надвое – многое одобряют, но многое и осуждают. «В них нет ни зложелательства ни коварства, – говорит один византийский писатель, – они любят свободу, не выносят ига рабства и повиновения, соблюдают целомудрие и исполнены мужества и кротости; честность их такова, что

им вовсе неизвестны воровство и обман». В особенности хвалят древние историки гостеприимство славян. «Они ласковы к чужеземцам, – пишет о славянах византиец Маврикий, – принимают их у себя, провожают от одного места в другое, куда гостю нужно, и даже если ему приключится какая-либо беда по вине хозяина, то тот, кто принял после него гостя, выступает против своего нерадивого предшественника, считая честью для себя заступиться за гостя». «Русь, – говорит арабский писатель IX в., – чтит чужеземца и приветливо обходится с отдающимися под ее попечение либо часто бывающими у нее и охраняет их от всяких опасностей». Пленных славяне обращали в рабство, но пленники не оставались у них рабами целый свой век, как у других народов, а по прошествии известного срока вольны были или возвратиться к своим, дав выкуп, или остаться жить между славянами. Родителям славяне оказывали почтение, заботились о них в старости.

Далеко не так снисходителен был к нравам древних славян русский летописец; как христианин и монах, он с омерзением смотрел на все, что напоминало о язычестве. Только о полянах отзывается он благосклонно, говоря, что они имели обычаи кроткие и тихие; нравы других славянских племен летопись изображает, напротив, мрачными чертами: древляне жили «по-скотски», «зверинским образом», убивали друг друга, ели все нечистое. Радимичи, вятичи и северяне имели одинаковый обычай – жили в лесу, как звери, ели все нечистое; так же жили и кривичи. В большой упрек славянам ставят древние авторы, греческие и арабские, склонность к лишнему питью меда. Об этом одинаково говорит и писатель-византиец V века, и араб, писавший в X веке. Ибн-Фоцлан рассказывает о купцах, прибежавших из Руси, что «они очень любят вино, пьют его днем и ночью, так что, случается, некоторые умирают с кружкою в руках». Запасали пьяного напитка по многу. «У одного человека бывает по сту жбанов меда», – говорит о восточных славянах арабский писатель Кардизи.

Но выгодное впечатление древних писателей относительно нравов славян меняется, когда заходит речь о войне со славянами и их воинственности. На войне славяне, как и все дикие народы, были сущими варварами: жгли, грабили, убивали, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков. Пленных они предавали мучительной смерти: вбивали им в голову железные гвозди, вырезывали из спин ремни, сажали на заостренные колья, словом, совершали над беззащитными людьми всякие зверства и насильства. Но с рабами, как сказано выше, обращались сравнительно хорошо.

Древнейшим оружием славян, как и у всех народов, было копье; сначала это был просто заостренный кол с обожженным концом в качестве острея; потом стали прилаживать каменные, костяные и металлические острея; затем в большом ходу был нож и секира – боевой топор, тоже сначала каменный, а потом железный, насаженный на сравнительно длинную рукоять; лук со стрелами и тула – колчан, хранилище запаса стрел, довершали запас наступательного оружия древнейших времен; меч – большой, широкий и обоюдоострый, считается оружием, которое сравнительно поздно, лишь в X веке, вошло в большой обиход у славян. В одном черниговском кургане был найден меч длиной около полутора аршина, довольно широкий, обоюдоострый, с массивной, мастерски отделанной и, вероятно, посеребренной ручкой; там же было найдено и несколько мечей более коротких. Оружием защитного порядка служили броня, шелом и щит.

Византийские и арабские писатели, повествуя о военном быте современных им славян, в общем не очень лестного мнения о славянском вооружении. По словам Прокопия, славяне идут в бой по большей части пешие, с небольшими щитами и копьями, без брони; Маврикий и Лев Дьякон говорят, что славянские воины имели обыкновенно по два коротких копья, одно метательное, а другое боевое; луки у них небольшие с мелкими отравленными стрелами; у некоторых бывают щиты, но очень большие и неудобные в ручном бою. Арабская запись, относящаяся к IX веку, также говорит, что вооружение славян состоит из метательных дротиков, щитов и копий, но называет также мечи и кольчуги. Курганные находки, особенно в курганах, где погребены были люди простые, в качестве оружия содержат копья, ножи, стрелы и топоры.

Сражаться стройными отрядами славяне не умели и редко были в силах выдержать правильный бой. Они больше предпочитали нападать на неприятеля врасплох или из-за засады. «Славяне любят схватываться с неприятелем, – пишет грек, наблюдавший военную жизнь славян, – в узких, трудно проходимых и утесистых местах. Они умеют пользоваться засадами, неожиданными нападениями и ловушками, дневными и ночными, и не затрудняются в придумывании всевозможных уловок. Они превосходят кого угодно в уменье переправляться через реки и могут подолгу оставаться в воде. В случае неожиданного вторжения в их страну, они погружаются в глубину воды, держа во рту длинные, нарочно

для того сделанные, полые внутри стволы тростника. Лежа навзничь в глубине, они выставляют стволы на поверхность воды и через них дышат, так что могут по нескольку часов оставаться в этом положении, не возбуждая никакого подозрения: неопытные, видя тростник, считают его растущим в воде. Но, кто знает об этой уловке, может догадаться по виду и по положению надрезанных стеблей и проткнуть им рот тростником, или вытащить его из воды и этим лишить их возможности долее скрываться под водой… Не подчиняясь общей власти и находясь во взаимной вражде, славяне не умеют сражаться в строю и не любят встречаться с неприятелем в открытом и ровном месте. Если же и случится им отважиться на рукопашный бой, они поднимают общий крик и понемногу подвигаются вперед. Если неприятель начнет отступать перед их криком, они неудержимо устремляются на него. Если же нет, они поворачивают назад, нисколько не спеша изведать силу врагов в рукопашной схватке. Они предпочитают держаться лесов, приобретая там значительный перевес, так как умеют искусно сражаться в теснинах. Очень часто, неся с собой добычу, они при малейшей тревоге бросают ее и бегут в лес; когда же неприятель столпится около брошенной добычи, они с тою же легкостью возвращаются и наносят им вред».

Что касается религиозных верований славян, то они, как и все первобытные народы, обоготворяли силы природы и умерших своих предков. Они чтили мать-сыру-землю и светлое небо. Небо обоготворяли они под именем Сварога, а все небесные знамения и явления – гром, дождь, ветер, радугу и т. п. – приписывали детям Сварога, Сварожичам. Особенным почетом пользовался у них один из Сварожичей – Перун, которого они чтили как бога грома и молнии. Возможно, что этот Перун, владевший, по понятиям славян, громом и молнией, был богом воинственным, которому приходилось бороться с злыми силами, поэтому он считался у славян и покровителем войны. Заключая мир с врагами, славяне клялись Перуном не начинать новой ссоры и в знак этого полагали перед изображением Перуна оружие. Другим богом Сварожичем был у славян Даждь-бог – бог огня и солнца, как сил благодетельных и животворящих. Губительную силу огня и солнечного зноя почитали славяне под именем Хорса. Богом ветра и бури был у них Стрибог.

Не умея себе многого объяснить из того, что видел в природе глаз, слышало ухо и наблюдал разум, славяне все приписывали богам, а чудного, вещего, для первобытного ума кругом было много, и славянин видел и слышал особых богов в шелесте листьев, в плеске реки, в шорохе травы, в шуме зреющих колосьев. В реке, по верованиям славян, жил и плескался водяной, в лесу стонал и свистал меж деревьев леший, в поле шуршал травой полевик, на пашне шумел колосьями житный. Наблюдая, что лес, река, поле, пашня то дарят человека своими благами, то, несмотря на все его старания, не дают ничего, древний славянин приписывал такую изменчивость капризам богов и старался умилостивить их жертвами и празднествами. Каждому богу шла особая, им любимая жертва. Так, водяному приносили в жертву черного петуха, убивая его над омутом; чтобы умилостивить лешего, загоняли в непроходимые дебри черного козла и т. п. О славянах VI века византийский писатель Прокопий говорит, что «они признают одного бога, создателя молнии, считают его владыкою всего и приносят ему жертвы. Не знают рока и совершенно не верят, что он имеет какую-либо власть над людьми; если кому грозит очевидная смерть от болезни или на войне, он обещает, если не погибнет, жертву богу и, спасшись, приносит в жертву обещанное и думает, что этою жертвою купил себе жизнь. Почитают они реки, нимф и некоторые другие божества, приносят им всяческие жертвы и по этим жертвам гадают».

Празднества древних славян находились в соответствии с сознанием зависимости человеческой жизни и существования от благодетельных или дурных воздействий природы. Славяне наблюдали, как солнце каждое утро прогоняет тьму, а вечером тьма как бы подавляет солнце. Они видели, как солнце, распространяя тепло и свет, пробуждает деятельность матери-сырой-земли, кормилицы людей и животных. Они видели, как живительный дождь, нагоняемый Стрибожиим сыном – ветром, поит землю. Страшное явление грозы, непонятное затмение солнца и луны, наводнение, мор, лесной пожар – все это сильно отзывалось на жизни человека тех отдаленных времен, зависевшего от природы гораздо больше, чем человек нашего времени. Поневоле приходилось близко приглядываться ко всему, что совершалось вокруг, и, по свойству человеческого ума, стремиться объяснить себе все. Древние видели прежде всего, что все в природе движется. Привыкнув представлять себе, что движение свойственно лишь тому, что живет, они и окружающую природу стали считать живой. Явления этой жизни, действие сил природы, поражали первобытный ум своей силой и величием. Не умея объяснить себе эти явления, древний человек приписывал их воле – гневу или милости – каких-то сверхъестественно сильных и могучих существ. Зная, что сильного и сурового человека можно умилостивить дарами и покорностью, они перенесли это представление и на те существа, от воли которых, по их мнению, зависела природа, и старались умилостивить их празднествами, выражавшими перед этими существами преданность и покорность человека, мольбы и надежды. Празднества эти сменяли одно другое, следуя круговороту времен года.