Допрос Колчака. Стенограммы
Шрифт:
Алексеевский. А участие чехов в русской политической вооруженной гражданской войне вы не считали интервенцией союзников?
Колчак. Нет, — я считал, что чехи стоят совершенно особо. Прежде всего для меня было совершенно ясно, что чехи были поставлены в необходимость этой борьбы, для того, чтобы выбраться из России. Я на чехов смотрел совершенно другими глазами, я их отделял от тех союзников, которые пришли извне.
Алексеевский. Но тогда для вас было ясно, что сами чехи, как вооруженная сила, находятся тоже в распоряжении союзников?
Колчак. Тогда это было не совсем ясно. Наоборот, — мне представлялось, что они действуют совершенно самостоятельно, но что союзники им помогают. По крайней мере, они официально [149] высказывали, что интервенцию они делают для обеспечения прохода чехов, — это был
Алексеевский. А теперь для вас ясно, кем выступление чехов было спровоцировано? Союзниками или большевиками?
Колчак. Я не знаю. Мне представлялось всегда, что чешское восстание началось в Европейской России, когда они решили двигаться на Восток, чтобы уйти оттуда. Мне кажется, тут не было определенной провокации, — просто большевики начали их разоружать, это создало у них впечатление, что их не выпустят, и заставило их сплотиться и организоваться, — это был вопрос жизни или смерти для них [52] .
52
Стр. 149.
Лучшими комментариями к этим словам Колчака может служить следующая выписка из книги его сподвижника Гинса («Сибирь, Союзники и Колчак», т. I, стр. 215): «Секрет возвращения чехов на запад заключался в решении, принятом в Париже. Война с Германией еще не была окончена. Предоставить тоннаж для перевозки 40 тысяч чехов во Францию представлялось затруднительным. Казалось более целесообразным вернуть всех чехов к Волге и создать для Германия угрозу восстановления восточного фронта, Президент Массарик, тогда еще председатель чехо-словацкого национального комитета в Париже, прислал приветствие «чехо-словацкому войску и благословлял его на дальнейшую борьбу. Вывести все войско не представлялось возможным; значительная часть его, согласно ранее уже полученным инструкциям, находилась в районе Волги и Урала, рассчитывая пробиться к Архангельску. Поэтому политический расчет диктовал возвращение всех чехов к Волге для использования их военной силы против германских прислужников — большевиков — и восстановления преданной союзником России».
Алексеевский. Но впоследствии оказалось, что там был целый ряд агентов, французских и английских, еще до того, как большевики приступили к разоружению.
Колчак. Я мало осведомлен об этом. Мне начал рассказывать обо всей этой истории Дитерихс [53] , который был начальником штаба у Сырового. Насколько я знаю об этом, с момента чешского движения это был вопрос жизни и смерти их. Они считали, что в России они бы погибли, потому что немцы хозяйничают в России, как они хотят. Они уходили уже на Запад, чтобы двинуться домой, но это было невозможно. Тогда они просились в Сибирь, для того, чтобы итти на Восток, не рассчитавши, что союзники не могли в то время дать им тоннажа. Ведь если бы союзники руководили ими, то как объяснять, что они прошли всю Сибирь по магистрали?
53
Стр. 149.
Ген. Дитерихс. М. К. — играл видную роль в руководство военной политикой чехов в Сибири. Участник мировой войны, начальник штаба 3-й армии, после корниловщины был назначен Временным правительством генерал-квартирмейстером при верховном главнокомандующем. После взятия ставки бежал в Киев. С уходом чехо-словацких эшелонов на восток был назначен их главнокомандующим. В последние дни колчаковщины был главнокомандующим всеми военными силами Сибири. Впоследствии играл видную роль на Дальнем Востоке, во время японской оккупации этого края.
Алексеевский. Есть сведения, что союзники решили захватить магистраль, и для этого нужно было дать чехам дойти до головного участка, чтобы иметь в своем распоряжении Владивосток и, обладая магистралью, осуществить свою мечту о создании уральского фронта. Есть мнение, что вовсе не сами чехи бросились на сибирскую магистраль, чтобы по ней уходить от большевиков, — нет, — они были направлены на эту магистраль.
Колчак. Откровенно вам скажу, — я не имею этих данных, и в наступлении чехов я не видел руководящей руки союзников. Для меня стала ясна роль союзников с чехами уже впоследствии.
Алексеевский. Этот разговор с Гайдой интересен в отношении выяснения
Колчак. Впоследствии я смотрел на единоличную власть совершенно, может быть, не с той точки зрения, как вы предполагаете. Я считал прежде всего необходимою единоличную военную власть — общее единое командование. Затем я считал, что всякая такая единоличная власть, единоличное верховное командование, в сущности говоря, может действовать с диктаторскими приемами и полномочиями только на театре военных действий и в течение определенного, очень короткого периода времени, когда можно действовать, основываясь на чисто военных законоположениях. У нас имеется чрезвычайно глубоко продуманное, взятое из-за границы, сверенное со всеми подобными же трудами в Германии, Англии и Франции, положение о полевом управлении войск. Это есть кодекс диктатуры, это — кодекс чисто военного управления. Для меня это было ясно, так как я очень хорошо знаю это положение и над ним очень много сидел, изучал и считаю его одним из самых глубоких и самых обдуманных военных законоположений, которые у нас были.
Для меня было ясно, что управлять страной на основании этого положения, в сущности говоря, нельзя, потому что там нет целого ряда необходимых положений, как, например, по вопросам финансового порядка, вопросам торгово-промышленных отношений; там не предусмотрена целого ряда государственных функций, которые власть должна осуществлять; они в положении о полевом управлении войск не предусматриваются. Поэтому мне казалось, что единоличная власть, как военная, должна непременно связываться еще с организованной властью гражданского типа, которая действует, подчиняясь военной власти, вне театра военных действий. Это делается для того, чтобы объединиться в одной цели ведения войны. Таким образом, единоличная власть складывается из двух функций: верховного командования плюс верховная гражданская власть, действующая в гражданском порядке, которой можно было бы управлять вне театра военных действий.
Алексеевский. Конечно, мы так и понимаем вас, что без гражданского аппарата и без высшего гражданского управления управлять страной нельзя. Но верховная власть возглавляется только одним лицом? [151]
Колчак. Да. Мне казалось, что именно такая организация власти в период борьбы должна существовать, и в этом убеждении я укрепился уже тогда. Я обдумал этот вопрос и пришел к тому, что это — единственная форма, которая в таком положении будет возможна. Ехал я в Омск с очень большой медленностью, с очень большими остановками. Я ехал 17 дней, и в течение пути у меня ни встреч, ни задержек не было. В Омске я не предполагал задерживаться, кроме нескольких дней, для того, чтобы выяснить возможность выехать на юг и выяснить, в каком положении находятся дела на юге, и решать, как дальше двигаться. Когда я прибыл во Владивосток, я вместе с тем сложил с себе полномочия члена правления Китайской-Восточной железной дороги.
Алексеевский. Вот на это я и хотел бы обратить ваше внимание. Вы сложили эти полномочия, но правление как будто не освободило вас от звания члена правления. Вы получили уведомление?
Колчак. Помнится мне, что было получено. Я подал Хорвату докладную записку о том, что я уезжаю с Востока и прекращаю свою работу. Я считаю, что не могу больше оставаться в составе правления, и прошу меня отчислить, — и когда я был в Харбине, я получал свои последние 2.000 руб. жалованья, которые, я, как член правления, получал, и сказал, что я заканчиваю свою деятельность.
Алексеевский. Этот вопрос, конечно, не имеет существенного значения, но все же может иметь некоторое значение в вашем судебном деле. Дело в том, что правление или управление железной дороги в 1919 году давало сведения о составе управления Восточно-Китайской жел. дороги такие, что вы входили в него, как один из членов правления.
Колчак. Я не могу даже представить себе, чтобы после моего заявления они могли считать меня членом правления. Я сказал, что не могу оставаться членом правлении, и никакого вознаграждения я не получал. Ни одного дела, ни одной бумажки до меня не доходило, и никакого отношения я больше к правлению не имел.