Дор
Шрифт:
— Твоими бы устами… А ну как ты ошибаешься, Леша? А ну как следующий век еще хуже окажется, еще кровавей, еще страшней? Мы выпрямимся, а нам, как ты говоришь — по губам! И не сапогом, а бульдозером.
— Тогда плохо, — тихо сказал Леша. — Но, по-моему, рискнуть стоит. Да ты хоть на себя взгляни — до чего тебя этот страх довел. Ты же собственной тени боишься. Рак ей какой-то придумал… а с чего ты вообще взял, что она больна? Из-за той давней чахотки? Из-за болезни матери? Но это все давно уже в прошлом, чудак. Ты приволок это на собственном горбу из прежнего века, понимаешь? На черта тебе этот горб? Распрямись, Дор, слышишь? Генук бояться!
— А она…
— И ей то же самое скажи. Ты ведь мужик — скажи потверже, она поверит. Она ведь тоже боится — бежит не пойми от чего…
— Она боится за свободу…
— Чушь! Те, кто боятся за свободу, уже несвободны! Ничто не сковывает больше, чем страх, как ты такой простой вещи не понимаешь? Выпьешь? Нет? А я добавлю…
Леша забулькал бутылкой. Дор задумчиво покачал головой.
— Леша,
— Знал… — кивнул Леша Зак. — Позвонил Димке из книжного, он все рассказал о твоих… гм… приключениях.
— Давно это было?
Леша мелкими глотками выпил стакан и зажевал хлебом.
— Какая тебе разница? — сказал он, морщась. — Ты все равно живешь совсем в другом времени… в другом веке.
В ладони ожил и шевельнулся клубок. Дор поднялся.
— Мне пора, Леша. Спасибо за башню.
— Давай, рыцарь. Сам дорогу найдешь?
— У меня клубок.
Леша удивленно поднял брови.
— Ну тогда-то что. Завидую. Прощай пока.
— Прощай.
Дор вышел на улицу и повернул к морю. Нитяной клубок бешено сматывался в его руке. Он распознал ее почти сразу — темным силуэтом на фоне падающего в море солнца. Она тоже увидела его, потому что широко раскинула руки и ускорила шаг — навстречу. Рахель почти бежала, и, хотя Дор не мог различить из-за солнца ее лица, он точно знал, что она улыбается.
Бейт-Арье, 2009