Дорога без следов
Шрифт:
Тогда Скопину, пожалуй, было уже за двадцать, соображал, подлец, что почем. Эх, и порезвился бы господин поручик! Жаль, не скрестились их пути, да и кто тогда мог предугадать будущее? Крым, укрепленный западными инженерами, казался неприступной твердыней, созвездие военных имен рядом с бароном Врангелем, английские бронемашины, танки, значительный запас боепитания, масса офицеров…
Даже если и узнал бы Ромин тогда свою судьбу, даже если и попался бы ему Скопин и ушел на дно бухты с камнем в ногах и пулей в черепе, то сейчас оказался бы на его месте другой. Чего уж теперь кулаками махать?
Убедившись воочию, что костлявая
Наконец нашлось что нужно – поезд в темное время суток проходил с небольшой остановкой для забора воды через маленький полустанок. Рядом с путями раскинулось болотистое озерцо. Запасшись тяжелым камнем и веревкой, Ромин промерил глубину – достаточно, чтобы спрятать то, что раньше было Скопиным, а дно илистое, тело уйдет в него, как кулак в пуховую подушку.
Пришлось засекать по часам время, требуемое для действия – надо выманить напарника в тамбур, заранее приготовить груз и веревки, дотащить его до озерца и успеть вернуться, не то сам отстанешь от поезда. А вдруг это как раз то, о чем он не думал раньше, но самое правильное: не заявлять, не поднимать шума, а исчезнуть на следующей большой станции? Стоит проработать и такой вариант!
Наконец все вымерено и выверено, оставалось дождаться появления кандидата в утопленники. Вскоре Скопин выписался и отправился с Роминым в поездку. Обрадовался припасенной бутылке, быстро захмелел, и бывший поручик смекнул, что в ночь окончательного расчета стоит Скопина хорошенько подпоить, сыпанув в водку снотворного.
Тогда резать или стрелять не надо – тащи пьяного к озеру и немного подержи его голову в воде, пока не перестанет дергаться. Спихни тело подальше от берега и спокойно можешь кричать во весь голос о пропаже второго проводника, а о пристрастии Скопина к выпивке знали очень многие. Отчего бы пьяной скотине не утонуть?
Радушно угощая напарника, Ромин жаловался на вынужденный перерыв в работе, говорил о накопившихся материалах, сетовал, что перетрясся от страха, пряча на период болезни товарища рацию.
Скопин, набив рот, только выразительно мычал в ответ, а бывший поручик думал, что утопить его надо по дороге в Москву, когда будут возвращаться с Урала. Очень удобно – немцы получат радиограмму с данными и объяснением долгого молчания, успокоятся, рассеются последние подозрения у Скопина, на конечной станции Ромин выйдет в город, якобы на встречу со связником, а на обратном пути и…
– Скорее бы все кончилось, – Скопин, вновь отпускавший усы, отвалился от столика и начал ковырять в зубах спичкой. – Силов нет, все высосал лазарет проклятый.
– Погоди немного, – собирая остатки закуски, серьезно пообещал ему Ромин, – недолго осталось терпеть…
В воздухе нещадно болтало – самолет вздрагивал и неожиданно ухал вниз, подпрыгивая, как старый разболтанный автобус на ухабистой сельской дороге, и тогда казалось, что все внутренности разом подкатывают к горлу и норовят через рот выскочить наружу, навсегда покинув свое привычное место.
Скосив глаза, Волков увидел в синем призрачном свете салона лицо сидящего рядом Семенова – неестественно бледное, потное, с полуоткрытыми глазами. Заметив, что на него смотрят, он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой и жалкой. Антон подмигнул ободряюще и отвернулся – сам наверняка выглядит ничуть не лучше, а к горлу подкатывала новая волна тошноты. Нет, рожденный ползать летать не может, однако приходится.
Но вскоре болтанка прекратилась, моторы загудели ровнее, затянув свою заунывную песню на одной ноте: чувствовалось, что набрали приличную высоту. Из кабины вышел один из летчиков и, весело улыбаясь, заглянул в лица пассажиров – как там они, живы еще?
– Оторвались, – перекрикивал гул моторов, сообщил он.
– От кого? – поправляя на груди ранец парашюта, опросил Семенов.
– Ночные истребители, – нагнувшись, объяснил пилот. – Днем они спят или ходят в темных очках, как кроты, чтобы в темноте видеть, а как стемнеет, вылетают на охоту за нашими. Настырные, просто спасу нет. Штурмовики уже два раза их аэродром накрывали, да видно, мало.
Похлопав пассажиров по плечам тяжелой ладонью, летчик снова улыбнулся и ушел. Прикрыв глаза, Антон судорожно глотнул несколько раз – никак не пропадали тошнота и давящая боль в ушах. Нет, внизу, на земле, все же как-то привычнее и спокойнее, чем под облаками.
Надежного аэродрома у партизан нет, придется прыгать на свет костров, выложенных условной фигурой, которая менялась каждый день, о чем договаривались шифровками по рации. Сегодня должны зажечь «звезду» – пять костров и один в середине. Интересно, какая там поляна, угадаешь ли точно на нее? Падать на деревья очень не хотелось, а кругом будет лес. Да ну его, думать об этом…
Оправившийся Павел Романович повеселел, достал из кармана комбинезона спрятанную перед вылетом плитку шоколада, знаками показал, что угощает, но, увидев отрицательный жест Волкова, убрал и постучал пальцем по стеклу циферблата часов: скоро прилетим. Антон согласно кивнул и подтащил поближе к люку мешки с грузом – патроны к автоматам, мины, перевязочный материал, лекарства, свежие газеты…
Костры появились внизу неожиданно – маленькие, тускло рдевшие в темноте точки, словно искры на угольно-черной золе. В открытый люк ворвался холодный ветер, самолет пошел на разворот, и стоявший около люка пилот прокричал, что сначала надо прыгать им, а потом он выбросит тяжелые мешки. Темнота с алыми точками костров далеко внизу одновременно притягивала и отталкивала, призывая остаться на борту, не делать сумасбродного шага вниз, отрубающего все пути к отступлению. Волков неоднократно слышал, что немцы, расшифровав радиограммы или воспользовавшись полученными от предателей сведениями, выкладывали свои костры, заманивая на них десантников или заставляя наших летчиков сбросить грузы. Часто костры выкладывали просто так, наобум, вытягивая их в одну линию, или располагая «конвертом», надеясь на случайную удачу – вдруг совпадет и русские клюнут. Где условленные в радиограмме сигналы ракетами?