Дорога без следов
Шрифт:
Попросив начальника разведки оставить им карту до утра, они с Павлом Романовичем долго экзаменовали друг друга, запоминая, как пройти к тому или иному учреждению, добраться до базара, до замка, до плотины на озере…
Внизу чиркнула спичка, потянуло табачным дымком, раздалось легкое покашливание и потом шепот:
– Не спишь?
– Нет, – ответил Антон. – Надо бы, а не спится.
– Вот и мне, – пожаловался Семенов. – Лежу и думаю, как же все погано получается. Даже зацепиться практически не за что. Где ни ткни – пустота.
– Тактика Бергера, – помолчав, ответил Волков. – Его излюбленный прием. Понимаешь, тут два варианта: либо они нам суют прекрасную
– Полагаешь, правда измена? – голос Павла Романовича напряженно дрогнул.
– Нам проверить надо, – вздохнул Антон. – Истина-то всего одна, двух быть не может! Чего сейчас гадать, работать будем. Но вот в том, что здесь Бергер непременно свою ручку приложил, сомнений нет. У него есть характерные привычки: создает вокруг выжженную землю и делает это в любом случае. Лишает противника опоры, как ты правильно заметил, заставляет соваться в пустоту и, как хороший шахматист, видит на десяток ходов вперед. А фон Бютцов – его ученик. Знаешь, я больше чем уверен, что поиск разведки принесет те же вести, как и о деревне, где прятался Слобода. Поэтому нам нет смысла уходить с ними, а надо работать в городе.
– Что ты задумал? – приподнялся Семенов. – Не крути, Антон, говори прямо.
– Пока я вижу только один путь, – Волков свесил голову вниз, пытаясь разглядеть в темноте лицо Павла Романовича.
– Какой? – поторопил тот.
– Выкрасть Бергера или Бютцова!
– С ума сошел, – фыркнул Семенов, откидываясь на набитую сеном подушку в пестрой деревенской наволочке из разноцветных лоскутов.
– Подумай, – снова вытягиваясь во весь рост, усмехнулся Антон. – Свидетелей нет, есть только тот, кто принес нам данные, то есть Слобода, и те, от кого получил эти данные повешенный Сушков – Бергер и фон Бютцов. Все промежуточные звенья ушли в небытие. Вот тут-то прекрасно играет излюбленная тактика оберфюрера: проверить ничего невозможно ни в первом случае, ни во втором, какую бы версию ты ни начал активно прорабатывать. Я и подумал, что когда-нибудь Бергер должен сам себе вырыть западню. Что нам остается, кроме как украсть учителя или ученика из черного ордена? Уж они-то точно все знают!
Внизу завозился Семенов, снова чиркнула спичка, и уже без тени насмешки Павел Романович ответил:
– Подумаю… По крайней мере тут есть над чем серьезно подумать.
Ласковый дождик тихо шелестел по листьям, рождая своим монотонным шепотом тревожное щемящее чувство неизбежных близких разлук. Редкие, невидимые в темноте капли падали с затянутого тучами неба и, соскальзывая с листьев клена – сочных, еще не успевших покрыться въедливой летней пылью, – падали на лицо Козлова, снявшего фуражку и подставившего голову дождю.
Стоять бы так и стоять, ощущая на губах пресную влагу туч, вобравшую в себя запахи леса, травы, родного подмосковного неба, угасающего серого дня, полного забот и тревог, но все равно неповторимого, как каждый день твоей жизни. Так и чудится в каплях мед одуванчиков, будущее цветение липы и духмяный запах свежескошенного, сметанного в рыхлые копенки сена, вкус земляники и первых крепеньких грибков.
Ах, весна, дурманящая голову, молодая и прекрасная, зовущая куда-то в неведомые дали, манящая несбыточным и обещающая дать его тебе, – только послушайся, пойди за ней, и вот оно, счастье, ждущее за поворотом дороги, ну, если не за этим, то за следующим просто обязательно.
Зачем
Разве может сравниться с ним рокот прибоя теплых морей или натуральная обманчивая яркость черноморской растительности с раскинувшими пальцы-листья пальмами и застывшими, как свечи, кипарисами? Нет в них ласки, нет загадки, милой русскому сердцу, нет сладко щемящей боли, заставляющей сочиться из души светлые слезы умиления. Не сравнятся с родным дождичком ни могучие мрачные горы, ни безмолвие вечных снегов, ни тревожные запахи степей с играющими под ветром волнами ковыля. Словно смывают редкие капли наросшую на душе за годы войны коросту, делая человека светлее и чище, проясняя мысли и вливая новые силы в усталое тело. А воздух такой, словно пьешь стаканами крепкое прохладное молодое вино, лучше которого нет ничего на свете!
Нечасто выпадает свободная минутка, когда вот так можно постоять, отрешившись от всего, ненадолго забыться и почувствовать единение с березами и кленами, травой под ногами, низким небом и начинающей раскисать от сырости землей.
Николай Демьянович провел ладонью по лицу, стирая катившиеся по нему капли, и надел фуражку – как ни жаль расставаться с неуловимо быстро пролетевшим минутами отдыха, но надо. Война властно требует от него делать дело, для которого он поставлен на свой пост.
Сунув руку в карман галифе, он хотел достать папиросы, но потом раздумал – зачем портить возникшее в душе чувство и разбавлять ароматы леса табачным дымом? Сейчас опять возвращаться в прокуренный салон автобуса, видеть мигание сигнальных лампочек на панелях приборов, бледные лица радистов из службы радиоперехвата, напряженно прижимающих к ушам черные раковины наушников и вращающих торопливыми пальцам верньеры настройки, чтобы безошибочно точно поймать в эфире ускользающий с волны на волну стук чужой морзянки. У них своя охота за врагом.
Немецкая агентурная рация молчала долго, подозрительно долго, и уже не раз начальством высказывались предположения, что их спугнули и заставили перебраться в другое место или перейти на иные способы связи. Но Козлов оказался упорен, и пеленгаторы раз за разом встречали и провожали поезда на Урал. Однако рация столь же упорно не выходила в эфир. ФМГ не вызывал ДАТ, хоть тресни! Но не в правилах абвера сворачивать удачно начатую работу.
Кривошеин работал с пришедшим в сознание раненым связником, уже почти вплотную подобравшись к затаившимся в городе ненецким агентам, и готовился взять их, а здесь нашла коса на камень – связник знал человека с железной дороги только в лицо, а вполне возможно, просто темнил, на что-то надеясь или страшась выдать своего убийцу. Ему показывали фотографии, называли имена, а он, отворачивая в сторону потную от слабости голову, только тихо отвечал:
– Нет, не знаю, не знаком, не встречались…
Продолжала дежурства служба пеленгации, продолжали работать сотрудники, продолжала молчать рация – ничего не дали проведенные под благовидными предлогами осмотры составов. Осматривали внезапно, без предупреждения, но…
Дождь неожиданно припустил сильнее, и Козлов, неуклюже перепрыгивая через начавшие вздуваться пузырями лужи, в которых отражалась тонкая полоска света, падающая из неплотно прикрытой двери фургона пеленгатора, заторопился к автобусу.