Дорога через горы
Шрифт:
Я понимаю — он заботится обо мне, беспокоится, что я уже второй год не могу поступить в университет, считает, что у меня есть все данные, но я недостаточно работаю. А когда я сказал, что, может, и хорошо, что я не поступил, что моя работа на заводе дала мне то, чего ни один университет не дал бы никогда, он очень обиделся. А я понял-таки, и только теперь, именно на заводе, что такое физический труд, что такое отношения взрослых людей, что такое производство. И думаю, каждому такое не помешало бы. Родители очень радовались, что я с тех пор, как живу у Миколы, стал лучше учиться. Только я ведь знаю, что послали меня в Киев к дяде Миколе ради него. Это я потом понял. Он всегда любил меня больше других братьев и с радостью взял к себе. Все же хорошо,
Сейчас я уже могу понять, каким наивным и (надо быть перед собой честным) самонадеянным я был, когда заканчивал десятый класс.
Естественно, мои победы особенно увеличили мой вес в собственных глазах. И кроме того, я был просто-напросто убежден, что должен поступить: ведь в последнем классе я хорошо и легко (слишком легко) учился. Но как выяснилось, то, чего хватало на четверку в школе, при поступлении в университет значило гораздо меньше. То был холодный душ — мой первый провал. А сейчас? Сейчас я и сам не знаю. В этом году вуз уже значил для меня далеко не так много, — я осознал, что еще не представляю достаточно точно своего места во взрослой жизни.
Думаю, что попаду в университет в следующем году. А за этот год я обязан себя понять. Понять, чего хочу. Дело в том, что временами мне трудно объяснить даже собственные поступки и чувства. Я поймал себя на том, что всегда углублен в самого себя, причем принципиально, и что бы ни делал, получается в первую очередь для себя, а уж потом думаю о ком-то. Когда я это осознал, стало так гадко и досадно, что долго не мог найти себе места.
Собственно, так поступает большинство. Вот ребята в нашем дворе — тоже как будто так, да и у нас в ремонтно-механическом... Хотя нет, подожди, Роберто, ты снова спешишь сделать всех такими же плохими, как сам! Надо поменьше смотреть на тех, кто берет в расчет только себя, а почаще присматриваться к тем, кто нацелен на добро для других. Такое свойство человека всегда заметно, да и все его уважают. Как вот Игоря Георгиевича, мастера нашего цеха. Так что дело действительно во мне самом.
Я должен научиться быть жестоким к себе, не давать себе поблажки, хочется там чего-нибудь или не хочется, и поступать точно понимая, что делаю. Мне кажется, это и есть настоящая взрослость.
Дорогие родители! Вот они боятся и переживают за меня, совсем не представляя, какой я на самом деле, кто я, что знаю, что делаю, чем живу. Мне и самому трудно оттого, что иногда я приезжаю домой как чужой, посторонний человек. Я вырос, а родители этого не заметили. Мама всегда привыкла видеть меня маленьким, и у нее, да и у отца, никак не укладывается в голове, что я способен решить что-то серьезно, что-то делать такое, что и они делают, что я имею право жениться, иметь детей, что я уже голосовал, что посторонние могут уже сказать обо мне «этот мужчина».
Видно, контакт у нас утрачен, и не знаю, когда он вернется, и вернется ли вообще. Потому что стать снова маленьким я не смогу никогда.
Отныне я буду вести себя, приезжая к родителям, иначе — спокойно, серьезно, сосредоточенно. Идеально. Для них.
Но куда же мне деваться с собой настоящим, которого сейчас одинаково утомляет и нагрузка, и ничегонеделание, который представляет из себя огромную кучу разнообразнейшего хлама, где так трудно навести порядок?.. Как же мне выйти из этой глупой ситуации с Миколой? Он иногда тоже с грустью смотрит на меня, видит, понятное дело, видит, что я не откровенен... А меня это как ножом режет, но я же не могу! Я не имею права!
Кажется, эта поездка с киногруппой в Крым будет для меня во многом поворотным пунктом.
Одна из идей, снова увлекших меня в связи с этим кино, — Испания. Где-то в глубине души я понимаю, что это детские восторги, что Испания, которой я брежу, совсем не та, что в действительности. И когда отец поехал туда, я видел, после возвращения он начал говорить об Испании как-то иначе. То есть
Не знаю, чувствовал ли себя кто-нибудь на съемках этого фильма так, как я! Я и страшно рад, что нахожусь здесь, что принимаю хоть какое-то участие в работе над этой темой, и вместе с тем меня отталкивает фальшивость кино. Все эти невсамделишные страсти, повторение героических сцен... Война, убийства — а потом перерыв на обед. Не могу на это спокойно смотреть!
Испания для меня что-то святое, та, республиканская Испания и Интернациональная бригада. Подумать только — со всего света люди шли умирать за Испанию, за ее свободу! И среди них были дядя Андрий и мой отец. Они встретились там, и была еще отцовская сестра Мария-Тереза, невеста дяди Андрия, но она погибла вместе со всей отцовской семьей, а еще раньше мой дед погиб на фронте в рядах республиканской армии, и мой отец воевал с Андрием, и отцу моему было четырнадцать, а Андрию — девятнадцать или двадцать, почти как мне, А потом они воевали во Франции, а потом... О, они настоящие братья, и я не встречал людей, теснее связанных меж собой. Я завидую нм во многом. И все же...
То время миновало. Я уже начинаю осознавать себя по-настоящему и вижу: у каждого должна быть своя Испания, и наступит момент, когда за нее нужно будет биться. Что-то должно достаться и на мою долю.
Наверное, я напрасно ругаю кино, потому что оно дает-таки немало, и сколько есть прекрасных и честных фильмов. Но когда видишь его обратную сторону, то вся привлекательность исчезает...
Это, наверное, и во всем так. И в людях тоже. Пока не узнаешь человека до конца... Интересно, а как Леся выглядит в действительности, если бы ее увидеть всю, со всеми настроениями и мыслями? Мне кажется, она много бы потеряла! А может, и наоборот? Гм, интересная, но до чего же скверная мысль! А что Виталий? А Юрко? А Сашко?
А я сам? Как я стану выглядеть перед другими, если показать меня не с парадной стороны?
Ну, вот я и возвратился на круги своя — так, кажется, говорят? Хватит о себе. Лучше о других. Вот, знакомство с Виталием. Можно сказать, даже приятельство. Разговоры с ним влияют на меня, на мои мысли, вообще на мое внутреннее состояние. Он хоть и старший, но держится со всеми как-то свободно и ровно, и все его уважают, а в то же время он сам держит всех на расстоянии. Можно поучиться!
Во всяком случае, мне с ним и интересно, и легко, и приятно. Я, наверное, не ошибусь, если замечу, что и он меня выделяет среди других ребят в группе. Мы, как говорится, с ним «сошлись» и теперь везде ходим на пару. Собственно, все началось с того разговора, когда мы шли с танцев в Алушту. А сейчас у меня иногда возникает ощущение, что я знаю Виталия уже очень давно, ну, с год или около того.
Мы уже договорились, что, конечно, и в Киеве будем встречаться и тому подобное. Только кое-что меня настораживает. Я подумал — а не случится ли и теперь, после нашего возвращения в Киев, то же, что случилось, например, когда я возвращался из пионерских лагерей.
Там иногда с кем-нибудь такими становились друзьями, ну, водой не разлить, а когда встречались потом, то как будто и говорить не о чем, а уж о письмах и речи нет. Все пропадало куда-то, будто и не было дружбы.
Конечно, взрослые люди — это совсем другое дело, но так ли уж совсем другое? Я, например, во многом еще точно такой же, как был. Очень мне хотелось бы, чтобы дружба с Виталием осталась. Если только он пойдет ко мне навстречу, то я сделаю все, чтобы его не потерять. Мне кажется — одно то, что я с ним переговорил за это время о многих вещах, сильно помогло мне, а впереди еще столько всего, столько жизни! Да и просто он симпатичный человек. Интересно, как его воспримет мой дядя Микола?