Дорога через горы
Шрифт:
Я понимаю, что этого не может быть, и мне грустно, ибо взрослые годы надвигаются на меня как что-то тяжелое, неумолимое и неприятное.
Я никогда никому об этом не говорил — надо мной стали бы смеяться. А сейчас мне хочется быть до конца откровенным, потому что слишком много всего вокруг — трудности уже начались.
Помнишь, когда мне было лет десять, я допытывался у тебя, почему люди умирают? Ты спокойно отвечал, что умирают, потому что, мол, все умирают. Как — все? Я не мог поверить, что и ты умрешь, и мама, и я. Особенно я. Я тогда даже плакать начал, что не хочу умирать, а ты просто смеялся, — тебе было приблизительно столько
Если видел взрослого человека впервые, то воспринимал его как нечто завершенное, целое, так же я воспринял и нашего режиссера Миколу Андриевича Каминского, ты его видел. Прошло немного Времени — мы в одной группе, все обо всех знаем и начинаем видеть недостатки каждого. Знаешь, что меня особенно поражает в нашем Каминском? Даже Соломко, второй режиссер, не так интересен. Ну, может, фальшивое совершенство, фальшивая взрослость. То есть на самом деле он совсем не такой «взрослый», «режиссер», «умный», «опытный» и так далее, каким себя считает, а может, нет, не считает, а просто старается показать перед другими. Сам прекрасно знает свои недостатки, а перед другими изображает: такого суперкинодеятеля, что становится даже немного смешно.
Но изображают все. Каждый из себя что-то изображает, старается показаться перед другими в наиболее привлекательном виде. Я когда думал об этом, то понял, что и сам тоже что-то изображаю, и мне стало неприятно. Теперь я постараюсь быть все-таки самим собой. Я говорю — постараюсь!
Но я еще мал. А вот как же быть со взрослыми, с этой взрослостью. Как понять, где действительная взрослость, что она такое и кто взрослый?
Ведь тот же Каминский, когда забывает, что он «взрослый», «суперкинорежиссер», то очень приятно и мило себя держит. И вдруг проявляет живой интерес к чему-то, обычный, человеческий, или возникает у него какое-то обычное «невзрослое» настроение, а потом спохватился — и уже «режиссер».
Леня, я запутался во всем этом.
Тут еще такое дело. Эти девчата из Львовского политехника. Мы с ними всегда на пляже, и на танцы к ним ходим, и вообще вместе. И у меня снова проблема — как себя с ними вести? Все они старше меня. И, например, та же самая Леся очень симпатичная, и очень мне нравится, хотя я прекрасно понимаю, что там уже Роберто и все такое. Но все равно мне с ней приятно находиться рядом, вообще с этими девчатами. Они со мной очень легко держатся, запросто, гораздо проще, чем с другими ребятами. Часто зовут меня с собой куда-то то одна, то другая, когда надо что-то принести, или пойти воды напиться на пляже «за компанию», или что-то еще.
Мне страшно приятно, но, понимаешь, это все невсамделишное. Они воспринимают меня как маленького и потому чувствуют себя со мной легче и свободнее.
А я, кстати, не такой уж и маленький! И прекрасно понимаю, что такое девчата, и мне бы хотелось, чтобы они ко мне относились, как к другим ребятам, словом, принимали всерьез. Снова ничего не поделаешь, приходится мириться. Но временами такая досада! Вот, скажем, ни с кем из наших ребят Леся так не говорила бы. Были мы на пляже, Юрко и Роберто уплыли далеко в море, а девчата захотели мороженого, ну и Лесе выпало идти за мороженым, а она позвала меня с собой. Я с радостью пошел с ней. А идти было прилично, да там еще очередь.
Она вдруг спрашивает:
— Сашко, ты не знаешь, чего это Роберто стал вести себя как-то странно. Будто сонный ходит? И с сестрой почти совсем не разговаривает. Они, может, поссорились?
— Не знаю, Леся. Это все заметили. Наш Каминский как-то из себя вышел на съемках, начал на него кричать: «Ты же испанец, понимаешь, испанец, а не вареная морковка! Ты что, не проспался или у тебя живот болит? Ты можешь двигаться или нет?» Потому что Роберто действительно как-то не воспринимал того, что ему говорили. Все не туда лезет, не то делает...
— Может, он болен?
— Да нет, вроде здоров. Во всяком случае зарядку утром делает такую, что больному не под силу. А ты так им интересуешься, Леся?
— Почему это особо интересуюсь? Просто спросила — вижу, что-то творится с парнем.
— Скажи, Леся, а тебе Роберто нравится?
— Ишь ты какой! Что это за вопрос вдруг? Чего ты?
— Да ничего, просто мне показалось, что ты могла бы ответить даже на такой вопрос. Не хочешь — можешь не отвечать.
— Знаешь, Сашко, ты меня так неожиданно спросил об этом, что я просто растерялась. Собственно, ты и сам знаешь, что нравится. Но, искренне говоря, я его до конца не понимаю. Слушай, а ты можешь дать честное слово, что все, что я говорю, ему или кому-то из ребят пересказывать не станешь?
— Ну конечно! Честное слово. Я б и так даже не подумал. Я уже понимаю.
— Видишь, Роберто безусловно интересный парень, ну и симпатичный, и все так у него складно. Но что-то в нем, ну не то чтобы не искренне, а какое-то другое, будто не его, несвойственное ему, чужое. Он как будто состоит из нескольких частей. Его собственная основа и что-то другое, и я не пойму, где его собственное, а где — то, другое. Понимаешь, у парней разный интерес к девчатам. Но мне интересно, что у него внутри на самом деле. Потому что бывает момент, когда я вижу, что он абсолютно откровенен со мной, а бывает и так, что мы смотрим друг на друга будто сквозь стекло. Все хорошее, но ненастоящее. Скажи, а тебе он нравится? Вот ты, парень, как ты его оцениваешь?
— Мне Роберто очень нравится. Хоть я его и не знаю хорошо, мы не так давно и познакомились, но все равно. Я думаю, это очень хороший парень, хотя у него, как и у каждого, есть свои недостатки. И немало. Но это все, я думаю, не главное в нем. Одним словом, Роберто мне нравится.
— Я так и думала. Он всем нравится. А это и хорошо, и плохо. Потому что привыкает, что всем нравится, и уже о себе думает: ах, я испанец, я такой красивый, такой умный...
— Леся, но он же совсем не такой!
— Конечно, не такой. Но это есть где-то внутри. У него, наверное, родственники на какой-то высокой должности или что-то в этом роде. Откуда-то она идет все-таки, эта самоуверенность, которой немного слишком. Но я придираюсь. В конце концов через несколько дней мы разъедемся — и все.
— Так-таки и все. Львов не заграница. Думаю, еще сто раз можно увидеться, было бы желание. Надо записать все адреса и при случае писать, а может, и приехать...
— Мне кажется, Роберто там, в Киеве, кружит головы девчатам. Если по нему — скоро все забудется. Впрочем...