Дорога дней
Шрифт:
НАШИ
В нашей новой квартире стоит неуклюжая старая тахта. Моим постаревшим родителям она дорога, как память о прошлом.
И Шушик рьяно отстаивает ее. Я понимаю, она просто хочет сделать приятное старикам.
Шушик так заботливо относится к моим родителям, что мать всегда ставит ее мне в пример.
День отца разделен на две половины.
Первую он проводит на обувной фабрике, где недавно даже выступал на общем собрании…
Мы вполне можем обойтись без его зарплаты — я и Шушик хорошо зарабатываем, Шушик работает детским
На мои осторожные намеки он отвечает возмущенно:
— Занимайся-ка своим делом зурначи, а я свое знаю.
Вторую половину дня он проводит с внуками — с Зарик и Араиком.
Зарик всего два года, она очень похожа на покойную Зарик. Дедушку она называет папой, а меня — просто Рачем. Араик большую часть дня бегает во дворе.
По вечерам бабушка с трудом приводит его домой, грязного, с разодранными штанишками, в царапинах и синяках. Зато глаза его блестят, как два уголька.
— Весь в отца! — довольно улыбаясь, ворчит моя мать.
Она тащит Араика купаться, пообещав рассказать сказку, если он будет умным мальчиком.
Когда бабушка и внук выходят из комнаты, Шушик говорит с упреком:
— Ты во всем виноват…
Мне кажется, что я тут ни при чем, но Шушик настаивает: она говорит, что я очень балую детей, особенно «этого сорванца» Араика.
…Дети спят.
Я ухожу в свою комнату заниматься.
Я знаю, что скоро придет Шушик.
Она всегда первая слушает мою новую песню, и, если песня ей понравится, Шушик прощает мне все, даже то, что я балую «этого сорванца» Араика.
ЧКО, АСАТУР И ТОВАРИЩ ШАХНАБАТЯН
Ну не странно ли, что Асатур и Чко работают вместе? Чко уже не строит планов, как бы «всыпать» Асатуру, нет больше случая подраться, несмотря на то что Асатур «руководитель», а Чко все такой же вспыльчивый и горячий. Чко стал артистом. Он иногда шутя говорит, что своей профессией обязан моей жене.
— Я бы никогда не стал артистом, если бы в «Петко Званове» Шушик не играла роль матери. Вы, как олухи, ни о чем не догадывались. А я ведь тайком посвящал Шушик стихи…
Чко особенно удаются характерные роли. Дайте ему сыграть башмачника Месропа или дголчи Газара, и он их изобразит с таким мастерством, что отец и Газар только диву будут даваться, а Газар, прервав спектакль, закричит от восторга:
«Маладэц, Чко, здорово!..»
А Асатур… Он так и не стал артистом, хотя и поныне убежден, что он был бы лучший Борис Званов. Асатур работает администратором и имеет все возможности командовать. Самые счастливые минуты в его жизни наступают после окончания спектакля, когда зрители толпятся у раздевалок. Растерянные гардеробщицы путают номера, галоши Маркоса отдают Киракосу. Киракос возмущается, протестует — галоши Маркоса ему малы.
Раздается возмущенный голос:
— Я спрашиваю, где администратор?
Толпа расступается, и, поскрипывая элегантными туфлями, важно выступает вперед Асатур.
Он с достоинством выслушивает протест Киракоса, сразу все улаживает, так же гордо направляется
Жива и товарищ Шахнабатян. Она уже не учительствует — ходит за внуками, — но читает. Читает только педагогические газеты и книги, читает и пишет. Ее книга, которую она все-таки надеется издать, называется «Воспоминания из моего педагогического прошлого».
ТОВАРИЩ ПАПАЯН И ЕГИНЭ
Чко стучится в дверь и, не дождавшись приглашения, входит.
— Слушай, ты еще не одет? Ну что за лентяй! И ты хороша, — обращается он к Шушик, — тоже мне, выбрала мужа, а такого парня, как я, не оценила…
Мой друг зря расшумелся: начало представления в восемь, а сейчас нет и семи.
Шушик одевается, я повязываю галстук, и мы втроем направляемся к театру.
Сегодня театр празднует тридцатилетие сценической деятельности Егинэ. Мы идем за кулисы. Асатур в знак старой дружбы снисходительно разрешает нам это…
Егинэ постарела, ее глаза потеряли прежний блеск, в волосах — серебряные нити… Она улыбается нам, целует Шушик и тут же признается:
— Тридцать лет… но все равно волнуюсь, волнуюсь каждый раз перед выходом…
И вот поднимается занавес.
Удивительно, неужели это та самая Егинэ, которую я видел несколько минут назад? Она помолодела на целых тридцать лет. Сейчас она такая же красивая и молодая.
Мой учитель не артист. Я его вижу только в жизни, и надо быть слепым, чтобы не заметить, как он постарел. Он, как и прежде, держится прямо, такой же сухощавый и стройный, но… вокруг глаз его залегли тонкие морщинки, руки немного дрожат, а душа стала еще нежнее и мягче. У Папаяна много забот, потому что теперь сотни ребят учатся в его музыкальной школе, которая считается одной из лучших в стране.
ГАЗЕТ-МАРКАР И „УМЕРЛА — ДА ЗДРАВСТВУЕТ“
Представьте, они поженились! Поженились в тот год, когда «Умерла — да здравствует» объявила, что справедливость хворает, и демонстративно оставила школу. Газет-Маркар тоже вынужден был уйти из школы, хотя, ознакомившись с инструкцией, он стал всех уверять, что всегда думал точно так же.
Надо признаться, что Газет-Маркар теперь лучший часовщик в городе. Никто так, как он, не разбирается в часах. Он по-прежнему придерживается того мнения, что «часы — это культура», но совершенно иначе думает об Анкере и Мозере…
— Что ж, я должен сказать, что вас обманули, уважаемый, — говорит он своему клиенту. — Зря вы купили: «Анкер» — это старая марка… Что? Да, сейчас есть несравненно лучшие. Словом, завтра можете приходить за часами…
У Газет-Маркара и «Умерла — да здравствует» чудесный сынишка, умный и озорной. Он уже учится. Два раза в неделю у них бывают уроки труда. Ребята работают в деревообделочной мастерской тут же, при школе.
«Умерла — да здравствует» член родительского комитета и на каждом собрании выступает против этой несчастной мастерской… Она сыплет пословицами на иностранных языках, чтобы доказать, что школа должна быть школой, а не «трудовым лагерем».