Дорога доблести
Шрифт:
Первый сержант даже не глянул на меня, когда я вошел. Дал мне настояться и пропотеть, скотина. Он поднял глаза и долго изучал меня, прежде чем заговорить.
Потом сказал медленно и раздельно, давая мне возможность попробовать каждое слово на вкус:
– Уход в самоволку, оскорбление и нападение на туземных женщин, незаконное использование государственного имущества, скандальное поведение, неповиновение, похабная брань, сопротивление аресту, нанесение побоев полицейскому… Гордон, почему ты заодно не украл лошадь? Мы ведь тут вешаем за конокрадство. Все было
Сержант ухмыльнулся своему остроумию. Старый мерзавец всегда считал себя остряком. И обычно был прав процентов на пятьдесят.
Но мне было плевать на то, что он говорил. Я же совершенно отчетливо понимал, что все это сон, один из тех снов, что часто мне снились в последние дни, как результат страстного желания вырваться из этих джунглей. Даже она и то не была реальностью. Моя… как же ее звали… Даже и имя ее я вообразил… Стар… Моя счастливая звезда. О, Стар, любимая - тебя не существует!
Он продолжал:
– Я вижу, ты снял свои лычки? Что ж, это экономит время, но лишь это обстоятельство и можно считать удачей. Ты одет не по форме. Не брит. Твоя одежда в грязи. Гордон, ты позор для Армии Соединенных Штатов! Ты сам знаешь это, не правда ли? Из такой ситуации дешево не выберешься. У тебя нет ни личного номера, ни пропуска, ты назвался чужим именем. Ну, Ивлин Сирил, мой мальчик, теперь-то мы воспользуемся твоим нежным именем. Официально.
– Он повернулся на своем вращающемся кресле, из которого не вынимал своей жирной задницы с тех самых пор, как прибыл в Азию патрульная служба для него вроде бы не существовала.
– И еще - меня интересует одна вещь: где ты подцепил это? И что побудило тебя его спереть?
– Он кивнул на шкаф, стоявший за креслом.
Я узнал то, что лежало на шкафу, узнал, хотя, когда я видел его в последний раз, оно было покрыто золотой краской, а теперь было измазано в той черной липкой грязи, которую они специально производят в Юго-Восточной Азии. Я пошел на него:
– Это мое!
– Нет, нет!
– вскинулся он.
– Смотри, обожжешься, обожжешься, мальчик!
– Он отодвинул футбольный мяч подальше к стене.
– Кража еще не делает его твоей собственностью. Я взял его на хранение в качестве вещественного доказательства. К твоему сведению, поддельный герой, врачи думают, что он помрет.
– Кто?
– А тебе-то что? Два доллара против Бангкокского храма, что ты не спрашивал его имени, когда проломил ему башку. А ты не имеешь права шляться тут и разбивать головы туземцам, только потому, что надрался по уши, у них тоже есть права, даром, что ты об этом не знаешь. Тебе разрешается их лупить только там и только тогда, когда получишь приказ.
И вдруг он улыбнулся. Это нисколько не улучшило его внешность. С его длинным острым носом и маленькими налитыми кровью глазками он, как я внезапно осознал, был вылитая крыса.
А он продолжал улыбаться и говорить:
– Ивлин, мой мальчик, а может, ты снял свои лычки слишком рано, раньше чем нужно?
– Как это?
– А вот так. Из этой грязной истории, возможно, есть выход. Садись! Он еще раз громко прикрикнул: -
– Я сел.
– Если бы дело зависело только от меня, я бы просто подвел тебя под восьмую статью и забыл бы обо всем - все, что угодно, лишь бы от тебя отделаться! Но у ротного другие соображения - вот уж поистине блестящая мысль - с помощью которой можно и насовсем твое дело закрыть. На нынешнюю ночь планируется рейд. И поэтому… - Тут он нагнулся и достал из ящика своего письменного стола два стакана и бутылку "Четыре розы". Потом щедро наполнил стаканы.
– Пей!
Об этой бутылке знали все, все, разве что кроме ротного, но никто еще не слыхивал, чтобы наш сержант кому-нибудь предложил выпивку, за исключением того случая, когда он явился к арестованному объявить, что тот предается военно-полевому суду.
– Спасибо, нет.
– Брось, брось, выпей. Ну, налей хоть на собачий волосок. Тебе же это пригодится. Потом сходи, прими душ, приведи себя в порядок, хотя ты, небось, и не знаешь, что это такое, а потом иди к ротному.
Я встал. Мне очень хотелось выпить. Просто безумно хотелось. Я готов был проглотить какое угодно пойло, а "Четыре розы" отличное питье, я выпил бы сейчас любую огненную воду, как бы ее там ни называли, даже если от нее у меня лопнут барабанные перепонки.
А вот с ним я пить не мог. С ним я и капли бы не выпил. И есть бы не стал…
И тогда я плюнул ему в рожу.
Он так удивился, что стал таять. Я вытащил шпагу и пошел на него. Свет погас, но я продолжал рубить шпагой, иногда попадая во что-то, иногда нет.
16
Кто-то тряс меня.
– Проснись!
– Отваливай!
– Проснитесь! Босс, ну пожалуйста, проснитесь!
– Да, мой Герой, ради меня, проснись!
Я открыл глаза и улыбнулся ей, потом попробовал оглянуться по сторонам. Господи, ну и бойня же здесь была! А посреди бойни, чуть поближе ко мне, стоял черный стеклянный столб - футов пять в высоту, а на нем Яйцо.
– Это оно?
– Ага, - подтвердил Руфо. Выглядел он потрепанным, но веселым.
– Да, мой рыцарь, - удостоверила и Стар.
– Это и в самом деле Яйцо Феникса. Я проверила.
– Хм… - Я снова окинул взглядом комнату.
– А где же Пожиратель Душ?
– Ты убил его. Убил еще до того, как мы сюда добрались. Ты продолжал сжимать в руке шпагу и крепко держал под мышкой левой руки это Яйцо. Нам стоило большого труда отобрать его у тебя, ведь без этого я не могла заняться тобой.
Я посмотрел на свою грудь и понял, что она имела в виду, а потому поспешил отвести глаза. Красный цвет не принадлежит к числу моих любимых. Чтобы уйти от темы хирургии, я спросил Руфо:
– А почему вы так задержались? Ответила Стар.
– Я боялась, что мы тебя вообще не найдем.
– А как же нашли?
– Босс, потерять вас по-настоящему было бы трудновато. Мы просто пошли по кровавому следу, даже когда он уходил в стены. Она исключительно упряма.
– Хм… Видели каких-нибудь мертвецов?