Дорога домой

Бинев Андрей Петрович

Власин оперся локтями о стол, потер ладонью о ладонь и внимательно посмотрел в глаза генералу. Он надеялся увидеть в них знак пьяного, не очень умного, но все же безобидного розыгрыша, или даже, как он подумал с несмелой надеждой, сумасшествия. Но глаза Сергеева были серьезны и, как показалось Власину, печальны.

– Я не сошел с ума, мой друг! – кивнул генерал. – Не надейся занять мое место.

– Я, собственно… – растерялся Александр Васильевич и развел руками, словно небольшая птица распахнула крылышки.

– Шутки в сторону, товарищ полковник! – усмехнулся генерал. – Слушать сюда. Внимательно слушать, дорогой ты мой заместитель. В Москве группой обезумевших наших товарищей по партии готовится государственный

переворот. Как он будет протекать, одному черту известно, но главное то, что в него втянуты несколько десятков крупных советских и партийных руководителей, несколько наших с тобой начальников, начиная с самого верхнего и старого, и еще какие-то важные чины. Но есть и сопротивление! Кто кого – покажет время. Поэтому нам с тобой, людям маленьким, вставать поперек этому времени не гоже. А значит, с завтрашнего дня мы начинаем, а, точнее, ТЫ начинаешь составлять два плана действия: один, если выиграют искренние консерваторы, а второй – если этим консерваторам другие консерваторы, которые думают, что они демократы, накрутят хвост. Задача ясна?

Власин отвалился в кресле, сцепив перед собой руки и не отрываясь смотрел на Сергеева.

– Думаешь, полковник, – еще раз усмехнулся Сергеев, – я провокатор? И мне так уж хочется подставить тебя, как глупого мальчишку? Подловить, так сказать, на цыплячьей искренности?

Власин молчал, не зная, что ответить генералу, но тот и не ожидал ответа. Он продолжил, отпив глоток вина:

– Эти времена канули в вечность, полковник! Доносы теперь не в моде, потому что за них нынче расплачиваются не кровью, а деньгами. Но так как скупых нынче много, то и расплата ничтожная. Стоит ли ронять себя, если за такое низкое падение не платят даже тридцать сребреников? Иуда предал Иисуса! Понимаешь, полковник, кого? Иисуса! А что теперь? Финансовая инфляция потянула за собой нравственную. Доносы обесценились. Я не продам тебя, Власин, потому что никто не купит. А так бы – запросто! А ты меня?

Власин хорошо знал своего шефа и совершенно не доверял в этот момент его пикантному, по-своему даже эстетичному, цинизму. Для чего он сейчас все это несет? Поигрывает перед ним? Кокетничает? Или принял для себя решение покинуть службу и теперь зачем-то тянет за собой Власина? А может быть, он вербует Власина? Но куда? В другую разведку? Что за игра, черт побери!

– Обратите внимание, генерал, – тихо сказал Власин, вновь перейдя на «вы», – Иуды встречаются повсеместно, а Иисус – один. Предавая, Иуда всегда предает Его, кого бы ни предал. Но мне надоела эта болтовня! Что от меня требуется?

– Ладно тебе! На «вы»! Ну, хорошо! Я немного увлекся. Философия не моя стихия! Послушай меня, Александр Васильевич, мне звонил Багдасаров и достаточно подробно информировал о том, что на родине готовится переворот. Причем, заговорщики считают его не переворотом, а, как бы это сказать, возвращением к истокам…

Власин раскрыл было рот, но Сергеев властно, словно сенатор в Риме, приподнял руку, потребовав молчания и внимания.

– Ни слова! Это не философствование, полковник. Заговор организован старыми безумцами, которые ничего толком не соображают, но обладают властью и силой. Но и те, которые им противостоят, если уж не безумны, то подлы несомненно. Но… но за ними история! Да-да! История, потому что иного пути нет, как нет иного способа выжить стране. Консерваторы все просрали, теперь очередь за современными политиками. Думаю, Главный долго не удержится, и снесут ему голову не старые дураки из Политбюро, а новые политиканы. Ему так или иначе не удержаться! А мы должны выбирать, потому что мы и есть истинная власть.

– Власть? Какая мы власть? Первая, вторая, третья, четвертая? Или, может быть, есть еще пятая?

– Единственная. Мы – это информация на всех, включая друг друга. А тот, кто обладает

информацией, обладает властью. Так что, дорогой мой, завтра садись за свое рабочее место и пиши сразу два плана, но не забывай о третьем. О том, который понадобится, когда не станет Главного и тех, кто собрался снести ему голову. Имей в виду две вещи: первое, что события будут развиваться стремительно, и второе – доносить на меня – дело гиблое во всех отношениях. Мне об этом станет известно сразу, а те, кому ты донесешь, вылетят из своих кресел по первой причине, то есть в связи со стремительно развивающимися событиями. Всё ясно, полковник?

Власин отвернулся: его голова была пуста так, как никогда в жизни. Он вдруг вспомнил о том, как попал в Париж: на хвосте у рыбы из глубоководной сибирской реки. Рыбы давно нет, а теперь, по всей видимости, не будет и страны, на территории которой течет та река, в которой обитала несчастная рыба. А в Москве – два сына, старший и младший, и оба не ведают еще, что им предстоит иной путь, чем путь их постаревшего отца. Власин еще не понимал, как это связано между собой, но что-то подсказывало ему, что связано, и что самое главное теперь – не два или даже три идиотских плана, а какое-то важное решение, касающееся его самого, жены и двух сыновей.

Он поднял глаза на Сергеева и просветлел лицом.

– Что? – удивился генерал. – Есть идея?

– Ага! Есть идея! – засмеялся Власин. – Если бы ты знал, какая идея!

– Ну, так скажи, какая!

– Зачем? Думаю, она же пришла и в твою голову. Но ты ведь ее вслух не произносишь! А?

Оба опустили взгляды в тарелку и задумчиво закивали, словно здоровались с останками кролика.

Глава 7

Оба мальчика Власины – пятнадцатилетний Максим и десятилетний Гаврик (назван в честь деда-чекиста по материнской линии) были ребятками веселыми и беззаботными. В специнтернате, расположенном в одном из тихих центральных райончиков Москвы, они числились сыновьями «видного советского дипломата», внуками «видных советских чекистов», а также правнуками «видного советского военноначальника» (по отцовской линии). Иными словами, мальчики были очень «видными» со всех сторон, поэтому им позволено было немного шалить и много бездельничать. К мысли, что мир создан исключительно для их развлечения, они даже не привыкали, потому что с этим и родились. Своих предков они почти не помнили, разве что чекиста-деда и его взбалмошную жену (их бабку). Но и те быстро ушли в мир иной. По отцовской линии им тоже почти никто не запомнился.

Единственной родственной отрадой по материнской линии был актер дядя Володя Постников. Позже, когда он занемог от старческого маразма и вдруг стал наезжать в интернат, искренне объявляя себя то дедом, то отцом мальчишек, их посчитали еще и выходцами из официальной советской артистической среды. Говорят, именно дядя Володя Постников помогал их дипломату-отцу долгие годы удерживаться во Франции. Все это необыкновенно ценилось руководством интерната, как клановое, вполне здоровое, с точки зрения советской генеалогии, явление.

Мальчиков ждала блестящая карьера: Московский государственный институт международных отношений, высшая школа КГБ СССР, разведывательное учебное заведение, аспирантура в МГУ, Дипломатическая академия, научная должность в одном из институтов Академии Наук, дипломатическая служба на высочайшем уровне, монографии, статьи, международные совещания и конференции, а также пленумы и съезды. Попутно – членство в ЦК и в международных организациях, борющихся за мир во всем мире против агрессоров и колониалистов. Но и дружба с этими самыми агрессорами и колониалистами тоже не исключалась. Словом, все как в шедевре режиссера Герасимова «Журналист» в его первой, зарубежной серии, но только еще круче, еще резче в очертаниях.