Дорога императора
Шрифт:
Мне бы сейчас себя полечить, а то чувствую, что нога почти не гнётся, да и плечо ноет. Но для этого нужны силы, а их у меня как раз не было. Нет, подлечусь, разумеется, только это будет гораздо медленнее, нежели в обычной обстановке. И поесть бы неплохо. Еда — лучший способ добавить сил.
Из жителей деревни женщины и дети уцелели почти все, а вот из мужчин осталось не более процентов тридцати. Я насчитал человек десять, в то время как до этого было сорок пять душ.
Увидел знакомое лицо и сразу на душе стало светлее.
—
Хорошо, что старик остался жив, хоть и не совсем здоров. Его правая рука висела на перевязи и была замотана какой-то грязной окровавленной тряпкой. Эх, мне бы сейчас поесть чего-нибудь и я бы занялся лечением не только себя, но и раненых. Словно услышав мои мысли, пан Тадеуш указал на котелок, кипящий над костром.
— Присоединяйся, пан Александр, тебе подкрепиться надо, а то у тебя вид такой, будто неделю не кормили. Беда бедой, а кушать иногда надо, а иначе ноги протянем…
Да уж, несмотря на всё пережитое, люди уже старались обустраиваться, вокруг горели костры, надо было согреться. Детишек кормить.
Я, было, испугался, что немцы придут, а крестьяне сами себя выдают. Не стоит ли отойти поглубже? Еще хотя бы километров на пять, а то и на семь?
Но пан Тадеуш меня успокоил:
— Немцы сейчас в деревне, — он стиснул зубы от злости.
— Грабят? — спросил я.
— Да, — кивнул пан Тадеуш. — Выносят всё подчистую, все мало-мальски ценное. Свиней, которых не успели угнать, постреляли, потом за кур принялись. Кур да свиней никто забрать не успел, коров бы спасти, да коней. И то, не все успели.
— Откуда вы знаете? — спросил я, напрягшись.
— Да у нас там паренёк стоит, наблюдает, глазастый. У него, говорят, даже дар есть — глаз зоркий, словно у орла. Трудновато парнишке с таким даром — не стоит все видеть, но нынче он нужен.
— Понятно, — покивал я, пытаясь приподняться и направиться к кострам. — Не боитесь, что они нас по этим кострам найдут?
— Да им сейчас не до нас, — заявил пан Тадеуш. — Да и за кем тут гоняться, за бабами? Почти всех мужиков положили, никого не пощадили, — произнёс старик и с досадой покачал головой.
— Да уж, гады. Нас не преследовали? — спросил я.
— Да куда уж там. Вы там шороху наделали. Немцы ещё с полчаса постреливали по деревне, не решаясь приблизиться. Ожидали, что на них кто-то нападёт. Но нет, потом двинулись в деревню, а мы уже уйти успели.
Я сел у костра, зябко поёжившись, достал из нагрудного кармана ложку — ту самую, что забрал когда-то из самолёта. А в ложке прямо посередине дыра. Или отверстие, как оно правильно? Но не просверлена, а словно пробито чем-то. Видимо, винтовочная пуля попала. Вон, кусок ткани тоже отсутствует. Тяжело вздохнув, отбросил ложку в сторону.
— Мне бы черпачок какой-нибудь, — попросил я. — А то руками горячую кашу несподручно есть.
Пан Тадеуш кивнул и
— Сейчас, сейчас, — покивал он и выдал мне деревянную ложку.
Я принялся поглощать обжигающую кашу. Неуязвимость неуязвимостью, а губу я себе всё-таки обжёг. Ели молча. Рядом с нами сидело ещё двое мужчин и трое женщин. Все смотрели перед собой. Может, я отключался и засыпал, и не помню, когда женщины и дети перестали плакать. Сейчас же вокруг была тишина. Думаю, это мужики порядок навели, успокоив баб.
Спустя час прибежал какой-то парень.
— Пан Тадеуш, пан Тадеуш! — воскликнул он. — Деревня горит. Немцы деревню подожгли.
Народ тут же повскакивал, а пан Тадеуш зашипел на него:
— Тихо ты!
Но было уже поздно. Все были готовы рваться и тушить свои дома.
— Стоять! — рявкнул я, благо к тому времени сил прибавилось и зычный голос на крестьян подействовал отрезвляюще. Я повернулся к парню.
— Немцы ушли? — спросил я.
— Нет, — заявил парень, — стоят неподалёку. Ждут чего-то.
— Стоять на месте, — снова повторил я, — не сметь рваться. Когда немцы уйдут, тогда и пойдём. А сейчас фрицы только того и ждут. Подожгли деревню и встали поодаль, чтобы расстреливать всех людей, которые побегут спасать добро.
Однако голос разума подействовал не на всех. Слухи о том, что деревню подожгли, разносились быстрее, чем мой голос. А что страшнее для крестьянина, чем пожар?
И от одного из дальних костров отделилась группа людей, которые спешно побежали наперерез.
— Стоять! — закричал я.
Пан Тадеуш басовито заорал мне в унисон:
— Постреляют же вас немцы. А ну стоять, дураки!
Кто-то остановился сам, кого-то задержали земляки, но одна женщина, не став нас слушать, лишь махнула на нас рукой и, причитая, что, мол, погорит же всё, побежала вперёд.
— Стой, дура! — кричали ей земляки, но женщина никого не слушала. Одну из девок, которая преградила дорогу, она просто снесла с дороги.
— Ванда! Ванда! — кричали вслед, но женщина словно обезумела.
— Задержать её! — рыкнул я, а потом увидел, что она уже практически добежала до опушки и задерживать бесполезно, сказал: — Нет, пускай бежит.
Потом посмотрел на парня.
— Обойди деревню по кругу, чтобы фрицам на глаза не попасться и возвращайся на свою наблюдательную позицию. И наблюдай за всем, потом расскажешь людям, к чему такая безголовость приводит.
Мне это было тяжело говорить, потому что я знал, что последует дальше. Но также знал, что, пусть и высокой ценой, но это поможет удержать остальных деревенских от глупостей и не допустить ещё больших жертв.
Люди выли как белуги, но сидели на местах, придавленные моим тяжёлым взглядом и моей волей. Спустя пару минут послышался хлёсткий выстрел, а потом прибежал тот самый парень, и доложил: