Дорога к подполью
Шрифт:
Через пять минут мы вели откровенный разговор, как старые друзья. До некоторой степени так и было. Я давно знала Ольгу по рассказам Николая, а она от него слышала обо мне. Мы говорили о своем неудавшемся походе в лес к партизанам, о зависти к счастливому Вячеславу, попавшему на советскую землю. Я попросила Ольгу:
— Переправьте меня к партизанам.
— А что вы там будете делать? — спросила она.
— Думаю, что для меня найдется винтовка.
Помолчав минуту, Ольга сказала:
— Приходите ко мне послезавтра, мы с вами поговорим.
— Приду обязательно,
— Приходите в шесть утра, я рано встаю.
С этого памятного дня в жизни моей начался новый период.
В назначенный день и час я была у дома Ольги. Решила постучать в окошко — может быть, она еще спит, но Ольга сразу подошла к окну и сказала:
— Идите во двор, я сейчас открою.
Она уже растопила плиту и готовила завтрак. Я села в старое, мягкое кресло и протянула ноги к открытой духовке.
— Я говорила о вас, — сказала Ольга. — Можно переправить в лес, но я хочу вам предложить остаться здесь и работать со мной.
Я задумалась… Конечно, быть на свободной земле, среди своих людей, не видеть самодовольных, наглых лиц гитлеровцев куда приятнее…
— Я подумаю, Ольга, и завтра отвечу.
На другое утро я снова была у Ольги и дала согласие работать с ней.
Теперь я почувствовала, как окрепла под моими ногами почва. К Ольге я всегда приходила рано утром, до работы, стучала в окошко, в котором моментально появлялось ее приветливое и улыбающееся лицо. Прежде всего узнавала последние новости с фронтов, потом брала газеты, листовки, книжки. Очень огорчалась, если уходила с пустыми руками. С полчаса мы обычно разговаривали. Я кое-что рассказывала о себе, о Севастополе и батарее.
— А как вы сейчас живете? — спросила однажды Ольга. — Не голодаете, может быть, в чем-нибудь нуждаетесь?
— Нет, — ответила я, — благодаря столовой мы более или менее сыты. Конечно, никаких излишеств: масла и сахара не едим, шоколада тоже. Вот только справки о работе не имею, хитрю во время облавы и надеюсь на судьбу. От биржи скрываюсь.
И я показала свой аусвайс, испорченный надписью «уволена».
Ольга задумчиво покрутила в руках аусвайс и сказала:
— С чувством расписался, через весь документ! Можно попробовать сделать вам новый.
Я промолчала и больше никогда об этом не заводила разговора: мне казалось неудобным обременять подпольную организацию своими личными делами…
Часто в разговоре слышала от Ольги: «Была вчера в комитете, говорила в комитете…»
Я знала, что Ольгу посещают подпольщики, иногда она мне рассказывала о некоторых эпизодах их работы. Я слушала и никогда не задавала лишних вопросов, не просила познакомить с кем-нибудь из комитета даже не спрашивала, знают ли там о моем участии в работе подполья. А Ольга не называла мне ни имен, ни фамилий, ни адресов, и за все время я в этом доме не встретила никого, кроме ее мужа, Сергея. Шевченко. Я узнала имя руководителя подполья Ивана Андреевича Козлова и увидела его самого лишь после освобождения. Понятия не имела тогда, что Ольга — связная подпольного горкома.
Однажды Ольга рассказала, как переносила с одной
— А вы не боялись, что мины взорвутся, если кто-нибудь нечаянно толкнет? — спросила я.
— Нет, они без запалов не взорвутся, этого бояться нечего. Но вот когда подошли к дому, где надо было спрятать мины, и увидели, что ворота закрыты на большой висячий замок, тут нам сразу стало жутко. Ведь заранее условились, а хозяйка ушла. Такая получилась неожиданность. Пришлось нести мины к себе домой. А у меня дверь в дверь живет гестаповский зондерфюрер. Вдруг, думаю, похлопает меня, да по минам, — знаешь манеру немцев. Мы быстро перешли через двор, напряженные были минуты, но зондерфюрера, на счастье, не оказалось.
— А куда же вы девали мины?
— Я их и запалы отнесла в сарай и зарыла в уголь, а к вечеру переправила по назначению. В нашей жизни бывают жуткие моменты и всякие неожиданные случайности, к ним надо быть всегда готовой. Самое главное — быстро соображать и уметь держать себя в руках. От этого зависят и успех дела и жизнь.
Я с завистью подумала о женщине-подпольщице, которой Ольга так доверяла, и мне захотелось сказать: «Возьми и меня переносить мины», но остановила мысль, что Ольга еще слишком мало знает меня, нельзя напрашиваться на большое доверие. Я ничего не сказала и лишь тяжело вздохнула.
Ольга расценила мой вздох, как сожаление о том, что надо покинуть старое кресло возле плиты, где я уютно пригрелась, и спросила:
— Тебе уже надо уходить?
А мне действительно не хотелось уходить: вечно спешишь, никогда не поговоришь по-человечески. Я посмотрела на часы — да, пора, — и хотела встать, но Ольга сказала:
— Это что, а вот недавно со мной был случай похуже, когда-нибудь расскажу.
Но я возразила:
— Нет уж, начала, так продолжай, один раз можно опоздать, Иван Иванович не выдаст.
Ольга не отличалась болтливостью, но сегодня, как видно, расположилась к задушевной беседе. Видимо, ей захотелось поделиться тем, что пришлось пережить.
Она рассказывала:.
— Надо было занести в один дом большую пачку газет и листовок и на этот раз объемистей обычной.
Вхожу в коридор, берусь за ручку двери, которая оказалась не запертой, открываю без стука… И что же вижу? В комнате сидят пять жандармов с бляхами на груди и все смотрят на меня. Я обомлела. Захлопнуть дверь и бежать? Невозможно, бессмысленно.
Я спокойно вошла, может быть, слишком спокойно улыбнулась и поздоровалась.
В дверях соседней комнаты, облокотившись о косяк, стояла хозяйка квартиры и тоже смотрела на меня. Глаза ее были широко открыты, и в них промелькнуло выражение ужаса. Она прекрасно знала, с чем я пришла.
Жандарм спросил:
— Кто такая? — и стал переводить взгляд с меня на нее.
Я ответила:
— Соседка, живу здесь во дворе. И обратилась к хозяйке:
— У тебя есть мясорубка?
— Есть.