Дорога к подполью
Шрифт:
— Плакатов больше нет. Но там удивились: странное задание! Имей в виду: все, что печатается в типографии, отправляется в лес непосредственно из типографии. Таких плакатов можно было послать двадцать штук, зачем же срывать со стен? А что это за молодой человек, ты его хорошо знаешь? — спросила Мура.
Этот простой вопрос меня ошеломил.
— Нет, конечно!
— Как ты могла поступить так легкомысленно?! — воскликнула Мура. — А тебе не пришло в голову, что Сергей арестован гестапо, а вовсе не ушел в лес, и записка подложная?
Но, Мурочка, дорогая,
— Ты говоришь, он боится заходить в столовую? Я расспрошу Катю о нем, — сказала Мура.
Через полчаса она подошла ко мне и зашептала:
— Твой Жорж — провокатор. Катя говорит, что он пьянствует и по ночам режется в карты…
Подобной характеристики было достаточно. Подпольщик не может так себя вести. Но оставалось сомнение: откуда Жорж мог узнать о моем существовании и связи с Сергеем и Ольгой? Целый день я ломала голову и вдруг к концу дня вспомнила: Жорж пришел на другой день после того, как я в последний раз ходила к Ольге. Все совершенно просто: он следил за мной до самой столовой и на следующий день явился с подложной запиской. Теперь сомнений больше не оставалось. Жорж — провокатор!
Что говорить, скверное было у меня настроение, когда я пришла домой.
— Знаешь, мама, кажется Жорж — провокатор, — и я рассказала о наших с Мурой подозрениях. Мама пришла в ужас.
— Но как же, ведь он перенес такие пытки в гестапо?
— Мог врать. А если действительно находился в гестапо, то еще вернее, что он провокатор. Ведь выпустили, не уничтожили! Для слабых духом это самый верный путь в провокаторы: купить жизнь ценой предательства. Хотя предатели жизни себе не купят, они получают лишь временную отсрочку.
— Как ты теперь поступишь? — спросила мама.
— Не подам вида, что его разгадала, и разыграю дурацкую комедию, скажу: «Жорж, вы ошиблись и приняли меня за какую-то другую женщину. Я не знаю Сергея, Ольги и ничего общего не имею с партизанами и лесом. Просто морочила вам голову из любопытства…» Он, конечно, не поверит, но буду стоять на своем.
Через несколько дней я решила подробнее расспросить Катю о Жорже. Сплела ложную историю своего знакомства с Жоржем, и выяснилось, что Катя до этого имела в виду другого молодого человека, живущего у них во дворе. Жоржа знает, но он недавно куда-то переехал. Иногда приходит к соседям, которые пьют и играют в карты, но сам не пьет и не играет. У него действительно недавно умерла мать, но Катя не знает, от чего. По профессии радист, кажется, за что-то его арестовывали. По ее мнению, Жорж — скромный и тихий юноша.
У меня отлегло от сердца. Я даже сделала Муре выговор за опрометчивость:
— Надо прежде точно разузнать, о ком идет речь. Ты мне доставила немало тяжелых минут.
Теперь я успокоилась. Однако решила плакат не срывать и подождать прихода Жоржа. Но он почему-то не появлялся.
И вот в одну из ночей мы проснулись от настойчивого стука в дверь.
— Что это? — испуганно вскрикнула мама. — Кто это стучит?
Под
«Гестапо», — решила я, и вспомнился Жорж. Мы притихли в кроватях. Стук не прекращался, надо идти открывать дверь. Но как не хотелось вставать! Ну что поделаешь, не дожидаться же, когда двери взломают. Я встала, накинула платье, сказала маме, придавая голосу равнодушное выражение: «Лежи, я сейчас открою» — и пошла навстречу своей страшной судьбе.
— Кто здесь?
— Откройте! — послышался женский голос.
Я открыла. Впереди стояла женщина, за ее спиной немецкий офицер, а дальше солдаты.
— Здесь живет румынский офицер Коста? Что-то тяжелое внезапно свалилось с души.
— Нет, не здесь, во дворе за углом.
Все повернулись и стали сходить с крыльца, а я захлопнула дверь и облегченно вздохнула.
— Косту спрашивают, — объяснила я маме и с наслаждением нырнула в постель.
Мы обе молчали. Я сделала вид, что это меня не могло касаться. По всем законам медицины надо было провести бессонную ночь, но я в один миг заснула.
Около четырех часов утра нас снова разбудил стук в дверь. Опять под окном фыркал невыключенный мотор. Ну, теперь уж, наверное, за мной! И все повторяется: я медлю, отдаляю хоть на несколько секунд то страшное, что ждет меня за дверьми, что вышвырнет сейчас из теплой кровати и бросит в камеру пыток, а затем в могилу…
На этот раз мужской голос. Переводчицы нет, одни немецкие офицеры и солдаты.
— Румынский офицер Коста здесь живет?
Трудно и верить — опять не за мной! Я закрываю дверь и радуюсь: можно еще поспать в своей постели. Едва прикасаюсь к подушке, как засыпаю мертвым сном.
До войны я часто страдала бессонницей, а сейчас спала крепко, как никогда. К чему мучить себя мыслями о гестапо? Об этом не нужно думать. Сегодня жива — и ладно, а завтра посмотрим.
Но для нервной системы ничто не проходит бесследно.
С тех пор меня тревожил звук мотора машины, если она останавливалась под нашим окном. Тогда я быстро выскакивала во двор, пряталась и выжидала несколько минут.
Несчастье с Ольгой Петровной
С Ольгой Петровной Поморцевой произошло несчастье: ее арестовали и посадили в тюрьму. Она где-то раздобыла фальшивую справку об инвалидности и не работала, а торговала на улице папиросами. Ее обвиняли в том, что она якобы перекупала краденые на фабрике папиросы.
Я дружила с Ольгой Петровной и чувствовала ее безграничную преданность мне. Еще давно Ольга Петровна просила меня взять к себе ее сына Бориса, если с ней приключится беда, и после прихода наших отвезти его в Москву к ее сестре.
В связи с появлением Жоржа я теперь иногда думала, что могу не дождаться освобождения и погибнуть на самом его пороге. Под влиянием таких мыслей я и попросила однажды Ольгу Петровну в случае моего ареста оказать хотя бы маленькую поддержку моей матери и маленькому Жене. Ольга Петровна испугалась: