Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе
Шрифт:
КБ: Интересно. Не думал.
ВФ: Я Навальному и Ашуркову в декабре говорил: нужно срочно искать какую-то песню, под которую можно выходить на площадь. Вадим Новиков предлагал, кстати, «Варшавянку». Первые мысли идут еще к тому, дореволюционному, освободительному движению.
КБ: Это должно быть маршевое что-то.
ВФ: «Душу й тiло мы положим за нашу свободу» – это не марш, это обет.
КБ: Мне кажется, что в советской популярной музыкальной культуре очень востребованы марши.
ВФ: «Марш-марш вперед, рабочий народ».
КБ: Ну нет, не утрируя… Почему русская эстрада популярна в соседних нерусских
ВФ: Потому что в России большой объем производства, и соответственно есть из чего выбирать.
КБ: И есть еще разница в песенной культуре. В России и соседних странах эта маршевость в большей степени присутствует.
После короткого перерыва мы заговорили о невозможности для Кахи вернуться в Грузию, где ему грозил арест.
ВФ: Это без вариантов?
КБ: Конечно, есть варианты. Представьте себе, что вероятность того, что меня посадят, – 10 %. Вроде бы 10 % – это нормально. Но это если речь идет о встрече со знакомым. А если об угрозе ареста – то это слишком много. Вы знаете, как продажи оценивают?
ВФ: Продажи чего?
КБ: Допустим, вы торгуете машинами или экскаваторами. Как делается прогноз продаж, когда у вас большие контракты? У нас есть контракт на 100 миллионов долларов и есть – на 200 миллионов. Ни тот, ни другой не заключены. Вы пишете: вероятность заключения этого контракта – 10 %, этого – 20 %, делите 100 на 10, а 200 на пять, потом суммируете и получаете, что в этом месяце или квартале продадите на столько-то миллионов. Если у вас 10 контрактов по 100 миллионов и вероятность каждого из них 1 %, то вы получаете тогда 10 миллионов продаж.
Тут то же самое. Стоимость посадки настолько велика, что даже умноженная на невысокую вероятность дает очень значительную сумму.
ВФ: И долго эта вероятность будет сохраняться, как вы думаете?
КБ: Сейчас она высока, потому что идет обострение. Несколько человек сажают, придумывают новые дела, безумные совершенно. Типа, один человек сидел в кабинете генпрокурора, когда тому позвонил президент (как можно установить, кто позвонил, непонятно) и поручил ему борьбу с одним телеканалом, – такая надуманная история. Вано Мерабишвили сидит по одному из дел, которое заключается в том, что его семья провела несколько дней в тренировочном центре министерства внутренних дел – на вилле, которая была конфискована у генерального директора горно-обогатительного комбината, который после революции пытался убежать с 300 килограммами золота, сплава Доре… Я потом занимался реализацией этого золота, которое было обращено в госсобственность и подлежало приватизации. Этот гендиректор построил виллу за счет денег госпредприятия, потом оформил ее на свою тещу, потом убежал, а потом в рамках уголовного дела виллу конфисковали. По какой-то технической случайности забыли переоформить на государство в публичном реестре недвижимости. И как бы нашли свидетеля, который якобы лично присутствовал, когда Мерабишвили говорили, что это здание находится в частной собственности и его не могут перерегистрировать, а он сказал: «Что делать?» Что-то такое. Я могу во что угодно поверить, но у реестра собственности за время реформ было два руководителя – один троюродный брат Мерабишвили, а второй – его бывший студент. Смешно слышать даже, будто он мог им сказать не регистрировать собственность.
Бокерия хотят посадить за то, что Совет безопасности платил трем госслужащим доплату – послу в Америке Тимуру Якобашвили, послу в Германии Габриэле фон Габсбург и министру по делам реинтеграции. По 1500 долларов – но легально. Десять папок уголовного дела…
ВФ: А у вас что?
КБ: Вместе с
ВФ: Растрата – в смысле упущенная выгода. И кем она была совершена?
КБ: Никем. Если бы кто-то был по этому делу обвиняемым, то его адвокат мог бы истребовать дело. А так как нет обвиняемого, то ничей адвокат не может ничего просить.
ВФ: Мыслитель, проповедующий борьбу как единственный способ чего-то достичь, платит по счетам собственного учения.
КБ: В смысле?
ВФ: Вы боролись. У вас много врагов. Враги вас преследуют.
КБ: Дело даже не в том, что у меня много врагов. Просто обидно.
Беседа снова прерывается на несколько часов. У Бендукидзе встреча с министром экономики Павло Шереметой, потом мы ужинаем с руководителем налоговой службы Игорем Билоусом.
ВФ: Пока вы общались с Шереметой, я нашел место в «Государстве» Платона, посвященное судьбе праведника. Я думаю, вас оно должно утешить.
«Государство» вращается вокруг спора о справедливости. Главный антигерой, софист Фрасимах утверждает, что справедливость – это благо сильного. То есть для слабого – это благо другого. Сократ его в первой же книге разбивает, и тут подключаются два брата Платона, Главкон и Адимант, которые недовольны тем, как легко Фрасимах сдал свою позицию. И в этом возобновленном споре о том, что такое справедливость, возникает образный аргумент, который потом неоднократно вспоминали апологеты применительно к Христу.
Итак, это спор о том, какая жизнь – справедливая или несправедливая – лучше. Избирать справедливую жизнь, потому что она благо сама по себе или потому что она приносит сопутствующие блага – успех, деньги, славу? Главкон и Адимант настаивают на том, что если это благо – само по себе, то самый несправедливый – если он настоящий мастер своего дела – должен казаться самым справедливым и извлекать из этой репутации всякие сопутствующие блага. А справедливый – наоборот: поскольку он самый справедливый, он любит справедливость не за те блага, которые она приносит. Но если бы он слыл справедливым, то получалось бы, что справедливость приносит ему сопутствующие блага. И значит, у него репутация самого несправедливого.
И вот чем все это заканчивается. Истинно справедливый человек, пишет Платон, будет в итоге «истерзан бичами, вздернут на дыбу, его закуют в кандалы, ему выжгут оба глаза, а в конце – посадят на кол».
КБ: Спасибо.
ВФ: Такие вот последствия для того, кто справедлив не потому, что хочет казаться, а потому что он таков на самом деле.
С одной стороны – софистика, а с другой – обычная карьера праведника.
Данте тоже бежал из Флоренции от политического преследования.
КБ: Понятно. Не помрем – но обидно.
ВФ: Обидно, что золотой век настанет не при нас?
КБ: Обида складывается из многих вещей, потом это обобщается. Обидно в том числе и то, что недоделаны дела, какие-то бытовые мелочи.
ВФ: И, например, дело жизни, Свободный университет, будет не чем-то долговечным, а лишь живым примером для будущих поколений.
КБ: Это слишком высоко.
Нашей семье помогала по дому женщина по имени Ксения. Она была из Ставропольского края. Я учился в девятом классе, она что-то накопила и решила уехать к себе. Я ее не любил – мы с ней ссорились часто, но в какой-то момент она сказала: «Ну все, прощайте», и ушла. И я почувствовал пустоту, потому что понял, что больше ее не увижу.