Дорога к тебе
Шрифт:
Только вот ее здесь нет.
— Так говорит врач, — настаивал Джек. — Ее нога срастется нормально.
Наклонив голову, Хоуп погладила Джиневру по голове и начала повторять про себя слова любимой мантры, когда за дверью раздался голос Саманты.
— Когда ты приехал? — спросила она Джека.
Он поднял голову, и на какой-то миг — от усталости и расстройства — ему показалось, что он видит перед собой Рэйчел. Отчасти из-за волос — они были такими же светлыми и волнистыми, как у Рэйчел, когда они впервые встретились. А может быть — из-за фигуры, заметно округлившейся даже
Он видел ее воочию — с всклокоченными светлыми волосами и округлыми формами. Рэйчел только что пришла из их общей студии, находившейся на верхнем этаже построенного в средиземноморском стиле розового дома в Марине, на ней были обтягивающие джинсы и одна из его рубашек. Когда-то белая, эта рубашка теперь была испещрена пятнами краски самых разных цветов, среди которых, однако, преобладал зеленовато-голубой, в который Рэйчел перекрасила спальню несколько месяцев назад. На ее побледневшем лице было написано разочарование, заставившее Джека немедленно занять оборону.
— Я думала, ты не поедешь.
— Я тоже так думал, но пришлось изменить планы. — Джек пододвинул к себе стойку с галстуками, пытаясь отобрать такие, которые подошли бы к костюмам, которые он уже уложил.
— Мы пробыли вместе так недолго. Я надеялась, что ты хоть ненадолго задержишься.
Он не обернулся, не желая видеть, как она бледна.
— Я тоже.
— Неужели ты не мог просто… просто… отказаться?
— Это невозможно, — ответил Джек чуть резче, чем было нужно, но ее слова звучали так рассудительно, он чувствовал себя таким виноватым, к тому же он устал — такая уж выдалась неделя. — Меня наняли, чтобы я спроектировал зал для собраний. Вчерне проект готов, но это самая несложная часть работы. Гораздо труднее облечь его в плоть и привязать к местности, а для этого я должен как следует почувствовать этот город. — Вытащив подходящий галстук, он с умоляющим видом повернулся к Рэйчел. — Сравни со своей собственной работой. Ты делаешь предварительные эскизы — как и любой художник. Но потом тебе надо решать, как быть с густотой цвета, средним планом и так далее, а это невозможно сделать, пока не поработаешь в поле. Ну и у меня получается то же самое.
Она не повысила голоса, но и не отступила.
— Я ограничиваю свои поездки одной неделей дважды в год, потому что у меня здесь есть определенные обязанности. Ты же уезжаешь два раза в месяц, даже три раза, если поедешь завтра в Провиденс.
— Это моя работа, Рэйчел!
— Такого не должно быть. — Она была готова заплакать.
— Должно, если я хочу преуспеть.
Рэйчел сложила руки на груди — Джек помнил это, помнил то чувство раздражения, которое его охватило, потому что таким образом она от него словно отгораживалась, — и, едва повысив голос, из-за чего ее слова звучали еще убедительнее, сказала:
— Из-за этого я чувствую себя одинокой.
— У тебя есть девочки. Есть подруги — на тот случай, если ты не хочешь работать. При желании ты можешь каждый вечер куда-то пойти.
— А у меня нет такого
— Даже ради благой цели? — В окрестностях Марины благотворительные обеды были неотъемлемой частью светской жизни, особенно для таких, как Джек. Ему нужно быть на виду — это хорошо для бизнеса.
— Я не могу здесь работать, — печально вздохнула Рэйчел.
Зная, что живопись для нее все, Джек стал еще более раздраженным.
— У каждого художника бывают периоды застоя.
— Тут дело серьезнее. — Эти сложенные на груди руки, казалось, прочно отгораживали ее от Джека. — У меня иссякло воображение, я умерла как художник. Здесь я не вижу цвета. Я не чувствую предметов так, как обычно. Мне ясно, в чем проблема. Искусство отражает жизнь, а я здесь несчастлива. Я не удовлетворена жизнью, я не чувствую ее полноты. Мы с тобой существуем отдельно друг от друга.
— Тогда предлагаю тебе ездить вместе со мной. — Джек попытался переложить ответственность на нее.
— Мы это уже проходили.
— Правильно. Ты не можешь оставить девочек. Правда, ради своей работы ты их оставляешь, а вот ради моей не можешь. И кем же я должен себя при этом чувствовать? Пятым колесом в телеге!
— Джек, они же маленькие.
— Им уже девять лет и семь. Они вполне могут прожить без тебя пару дней.
— Пара дней здесь, пара там — в сумме получится немало. И потом, может быть, дело во мне. Возможно, это я не могу без них жить. У матерей это бывает по-другому. Совсем по-другому.
Это они тоже проходили. Джек швырнул на кровать еще несколько галстуков.
Рэйчел опустила голову.
— Ну что еще? — спросил он.
Рэйчел подняла голову, но глаза ее были пустыми, голос безжизненным.
— Когда ты вернешься, нас здесь не будет.
— Ты говорила это же в прошлый раз.
— Теперь все будет по-настоящему.
Джек вздохнул:
— Не надо, Рэйчел. Попытайся меня понять.
— Это ты попытайся меня понять! — крикнула она. — Раз уж я осталась одна, — снова понизив голос, продолжала Рэйчел, — то здесь мне делать нечего. Я переезжаю в Большой Сур. Ты поедешь со мной? — тихо добавила она.
— Ты серьезно?
— Совершенно серьезно.
Джек был просто взбешен. Черт побери, она же прекрасно знает, что он не может переехать в Большой Сур! Это ведь в трех часах езды от Сан-Франциско.
— Ради тебя я жила здесь все эти годы, — так же тихо сказала она. — Теперь твоя очередь пожить ради меня где-нибудь в другом месте.
— Рэйчел! — Как она не понимает? — Но ведь здесь моя фирма!
— Ты и так все время разъезжаешь. Тебе и не надо сидеть там постоянно, ты можешь бывать в конторе наездами, из Большого Сура.
— Это совершенно нереально.
Рэйчел снова обхватила себя руками, словно испытывая боль.
— Я уезжаю. Мне нужно, чтобы ты поехал со мной.
Расстроенный тем, что она его не понимает, раздраженный тем, что она не собирается уступать, взбешенный тем, что все связанное с Рэйчел доставляет ему такую боль, Джек закричал:
— Как я могу это сделать, если сейчас еду в Провиденс?
— Папа! — Крик Саманты вернул его к действительности. — Что с ней?