Дорога к звездам
Шрифт:
— Ой, — ахнула Люба, — какие же мы с тобой бестолковые, Яшка. Не догадались в карманах пошарить. Папка-то у меня курящий, у него всегда по карманам спички растолканы.
— Ну и пусть, — сказал Яша, — зато есть о чем вспомнить. Правда?
— Правда! — Люба опустила глаза. — Я этой ночи никогда не забуду… Только… только, Яшенька, давай поскорее костер разведем. У меня уже зуб на зуб не попадает.
Они развели огромный костер. Одежда на них дымилась, они поворачивались к пламени то спиной, то грудью, то одним боком, то другим. Потом стали бегать друг за другом. Яша поймал
А тут и солнце выглянуло. Ветер начал подсушивать дорогу. К полудню удалось выбраться на тракт. Люба села за управление. Мотоцикл полетел вперед, как ветер, обгоняя колхозные грузовики, везущие продукты на городской рынок.
Дружба Яши и Любы становилась все крепче. Едва разделавшись с домашними заданиями, Яша спешил к Грачевым. У Грачевых часто собирались летчики — знакомые Дмитрия Васильевича. Люба и Яша не принимали участия в разговоре, но жадно слушали рассказы старших.
…Германские войска обошли линию Мажино и устремились во Францию. Немецкие танки двигались на Париж.
Главным предметом обсуждения у Грачевых в эти дни были сообщения о воздушных боях. Немцы объявили себя хозяевами воздуха, они с лихорадочной поспешностью вводили в строй новые армады самолетов. Геринг хвастал тем, что не позволит упасть на Германию ни одной бомбе.
Дмитрий Васильевич, сжав в кулаке подбородок, сосредоточенно изучал раскрытый журнал с фотографиями «мессершмидтов», «фокке-вульфов» и «юнкерсов». Особенно его интересовали «юнкерсы». Он сравнивал их с однотипными тяжелыми машинами советских конструкторов.
— Как считаешь, Васильевич, — спрашивали его сослуживцы, — не придется ли и нам… того… А?
— Придется. — Лицо Дмитрия Васильевича становилось суровым. — Другой вопрос — когда? Гитлер побьет Францию, это неоспоримо, Франция к войне не готовилась. Попытается он и Англию прихлопнуть. А вот тогда разве…
— Что ты говоришь, Дмитрий? — пугалась Антонина Петровна.
А где-то в Эстонии стояли танковые части, в которых служил Владимир Якимов. Но Володя писал, что у них все спокойно, все в порядке.
Люба и Яша вместе ходили в кино, они не пропускали ни одной картины. Антонина Петровна улыбалась тайком, наблюдая за дочерью. Девушка с особой любовью ухаживала теперь за косами, больше обращала внимания на наряды, чаще поглядывала на себя в зеркало.
Особенное удовольствие Яша и Люба находили в том, чтобы договориться о встрече по телефону. Из школы Яша бежал на почтамт, расположенный всего в двух кварталах от дома Грачевых. Он звонил Любе по автомату, причем назначение свидания и вообще весь разговор происходил в таких отвлеченных фразах и полунамеках, будто слышавшая Любу Антонина Петровна не могла понять, с кем и о чем говорит ее дочь.
Телефонный разговор кончался, как правило, тем, что Яшу выпроваживали из кабины автомата.
Выпал первый снег. Яша и Люба стали готовиться к выходу на лыжах. И время, как быстрый лыжник, мчалось вперед.
На залитой солнцем заснеженной и глухой поляне Яша неожиданно остановил идущую впереди Любу.
— Знаешь что, Любушка, — сказал
— Ну?
Вместо ответа он обнял ее и поцеловал в губы.
— Любишь? — тихо спросила она.
Он прижал ее к себе еще крепче. Они долго стояли обнявшись. Ветер осыпал им на плечи снег с деревьев. Вершины убранных снегом сосен отчетливо выделялись на чистом светлом небе. Солнце заглядывало в счастливые глаза юноши и девушки.
А лес, оттого, что здесь была Любушка, казался Яше сказочно красивым. Переплетенные и присыпанные снежком ветви кустарников с обеих сторон окаймляли коридор, по которому пробегала лыжная дорожка. Молодые, стройные елочки стояли в снегу, точно девушки в белых нарядах.
— А тогда в избушке… помнишь? — шепнула Люба, — почему ты меня не поцеловал тогда? Я ведь немножко обиделась.
…Новый, 1941 год договорились встретить вместе у Любы. Грачевы обычно собирали у себя многолюдное общество. Приходили сослуживцы Дмитрия Васильевича, подруги Любы, близкие друзья Антонины Петровны.
Последний день 1940 года показался Яше самым длинным днем в году. Он едва дождался, пока кончатся уроки. А прибежав домой, увидел в своей комнатке… Иру. Она обтирала пыль с книг и приборов, стоявших на полках.
— Ира? — обрадовался и смутился Яша. — Вы?
— Я, таракан. — Голос Ирины был по-прежнему мягок и ласков. — Вот пришла узнать, как у тебя высшая математика подвигается. Да вижу — пыль. — И вполголоса продекламировала:
— Мчат авто по улице, А не свалят наземь. Понимают умницы: Человек — в экстазе…Она покачала головой и, проведя тряпочкой по переплету «Небесного мира», кивнула на тетрадь для записей.
— Дифференциальное не закончил? А читал в газетах: немцы собираются бомбардировать Англию реактивными снарядами?
— Где?!
— Что, газета? У меня нет. Но я это сама читала. А ты разве в библиотеке не бываешь?
Яша, не отвечая, опустился на стул. Со стены на него вдруг осуждающе взглянули серьезные глаза Циолковского. В библиотеке? Он уже забыл, когда бывал там. Немцы собираются бомбардировать Англию реактивными снарядами… Значит, немецкие ученые интенсивно работают над тем, о чем он, Яша, еще только продолжает мечтать. И не безуспешно работают. Перебросить снаряд за сотни километров можно только совершенно новым, не известным пока технике, способом.
Ира тоже села, чуть склонив набок голову и внимательно глядя на Яшу.
Что же, надоела математика? Значит, чем-то другим увлекся? А?
Яша мысленно оглянулся. Люба? Да нет, он не переставал мечтать о полете в космическое пространство. Конечно же, ничего не изменилось в его стремлениях. Ничего? Но много ли он сделал за это время?
Серые добрые глаза Иры жгли его. Ему бы очень хотелось остаться одному, подумать, решить. Но Ира ждала, что он скажет, и сказать что-то было необходимо.