Дорога на Дамаск
Шрифт:
Она узнала Дэнни Гамаля и его молодую жену Эмилию, души не чаявшую в своем замечательном муже. Дэнни бросился к телу матери. К счастью, Айша была жива, но из ее раны хлестала кровь.
Раздались крики: «Вызывайте полицию и "скорую,,!». Тем временем фермеры выводили малышей из превращенного в бойню барака.
Одна из женщин склонилась с искаженным лицом над неподвижным детским тельцем. Другая что-то ей говорила, пытаясь хоть как-то успокоить, но та вдруг вскочила на ноги и трясущимися руками перезарядила пистолет. Она пошла по кругу, стреляя в голову тем из бандитов, кто проявлял еще хоть малейшие признаки жизни. Потом она поднесла пистолет себе к виску, но один из мужчин успел выбить у нее из руки оружие и вывел ее из комнаты.
Потом
— Так называемый семейный кооператив Хэнкоков, — прямо в камеру заявил он, — на самом деле опасное незаконное вооруженное формирование. В этой шайке процветает культ ненависти и насилия. Взрослые фермеры вдалбливают в головы своим несчастным детям, что споры могут решаться только с помощью оружия. Они отказываются честно делиться пищей с голодающими джефферсонцами и только что продемонстрировали вопиющее презрение к человеческой жизни… Что же, собственно, произошло! Пятнадцать подающих большие надежды мальчиков не могли больше прозябать в ужасающей нищете, царящей в окрестностях космопорта, и мужественно решили провести мирную манифестацию, чтобы привлечь внимание общественности к тому, как эгоистичные фермеры сидят на горах еды, как собака на сене, пока рядом с ними пухнут от голода городские дети. И вот этих-то замечательных ребят хладнокровно умертвили именующие себя фермерами звери в человеческом обличье. За что?! А за то, что они посмели выразить протест против бессовестных производителей сельскохозяйственной продукции, обжирающихся деликатесами на глазах у тех, кто больше всего пострадал от поразившего нашу планету экономического кризиса!.. Мы вряд ли скоро забудем горечь утраты наших дорогих мальчиков! Мы не успокоимся до тех пор, пока убийц не осудят за их кровавое деяние! Теперь наши добропорядочные граждане наконец поймут, что фермеры — фанатики и террористы. Они не успокоятся, пока не уморят голодом наши города, растоптав право их обитателей на достойную жизнь.
Кафари не выдержала и выключила компьютер. У нее стучали зубы. Неужели и теперь население Джефферсона не поймет, что представляет собой ДЖАБ’а?!. На Хэнкоков напала банда убийц, полиция отказалась помочь, и им пришлось самим спасать от расправы своих матерей и детей. Это должны понимать даже существующие на пособие тунеядцы, привыкшие жить и кормиться за чужой счет!
Однако, добравшись до дома, Кафари начала сознавать, что заблуждается. Елена сидела у экрана и, забыв про домашнее задание, затаив дыхание, смотрела новости. Кафари долго стояла в дверях своей мэдисонской квартиры, изучая выражение лица дочери. Елена с жадностью внимала официальной версии кровавых событий. Наблюдая за своим ребенком, превращенным ДЖАБ’ой в бездумную марионетку, Кафари невольно задумалась над тем, сможет ли и дальше жить на родной планете. У нее почти не осталось надежды спасти Елену. Той едва исполнилось пятнадцать, но она уже целиком и полностью попала под власть Витторио Санторини. Она носила такую же прическу, как Насония Санторини, и такую же одежду, как Ханна Урсула Ренке. Стены в комнате у Елены были оклеены «Манифестом» ДЖАБ’ы. Она слушала музыкантов, распевавших песни во славу ДЖАБ’ы, и посмотрела уже все фильмы с участием Мирабеллы Каресс и Леверетта Беллами — популярнейших джефферсонских кинозвезд.
Мирабелла, длинноногая и худая как вешалка красавица, грудным голосом произносила перед объективами
Кафари молча прошла на кухню и стала готовить обед. Елена ни за что не соглашалась выполнять такие унизительные и ущемляющие ее права обязанности, как приготовление еды и мытье посуды. Она была слишком занята своим «умственным развитием» и беседами с друзьями о насущных политических проблемах и о борьбе ДЖАБ’ы за их счастливую юность. У Елены были безукоризненные ногти, она знала наизусть джабовский «Манифест», а ее пустая головка напоминала прохудившееся решето.
Как только Елене исполнится восемнадцать и Кафари больше не будет обязана обеспечивать дочь жильем, питанием и одеждой, она улетит на первом же корабле на Вишну, даже если ей придется лететь зайцем! Кафари было горько расписываться в собственном поражении, но она сделала все, что было в ее силах. Вместе с родственниками она ломала голову, пытаясь что-нибудь придумать, но ничто не производило ни малейшего впечатления на погрязшую в своих нелепых убеждениях девочку. "
«Прости меня, Саймон! — думала Кафари, вытирая струившиеся по щекам слезы. — Я не смогла спасти нашу дочь. Наверное, мы так и не увидим ее нормальным человеком…»
Зайдя на кухню за стаканом лимонада, Елена взглянула на Кафари и сказала:
— Неужели ты не знаешь, что лук лучше резать в холодной воде1
Кафари очень хотелось влепить дочери сковородкой по самодовольной физиономии, но она сдержалась. С трудом взяв себя в руки, она прошипела:
— Когда прозвенит таймер, возьмешь себе тарелку сама1 Я не так голодна, чтобы есть в одном помещении с тобой!
Взглянув в глаза матери, Елена отшатнулась. Кафари, не глядя на нее, прошла мимо, захлопнула дверь, закрыла ее на задвижку, бросилась на холодную пустую кровать и разрыдалась. Когда она перестала всхлипывать, раздался осторожный стук в дверь.
— Мама!
— Уходи!
Стук прекратился только на несколько секунд.
— Мама, что с тобой?
— Ничего!
— Может, вызвать врача?
Кафари очень хотелось распахнуть дверь и вышвырнуть дочь из своей квартиры пинками под зад, обтянутый модными брюками. Наконец она немного успокоилась и открыла дверь, за которой переминалась с ноги на ногу Елена.
— Может, позвать врача? — повторила съежившаяся под взглядом матери девочка.
— Лучше раздобудь мне дочь с мозгами. А пока постарайся несколько дней не показываться мне на глаза. Ты в состоянии понять, что я говорю, или мне выражаться яснее?
— Но что я такого сделала? Я просто сказала, что лук лучше резать в воде!
Она же ничего не знает! Действительно ничего не знает! Но сейчас Кафари было не до того, чтобы ее просвещать.
— Не приставай ко мне сейчас. Займись уроками, а еще лучше — узнай, что действительно произошло сегодня в бараке, где жили Хэнкоки!
— А, так это ты все из-за этих фермеров! Из-за этих полоумных маньяков, убивших ни в чем не повинных школьников за то, что они осмелились протестовать! Подумать только! Они же мои ровесники! Конечно, ты тоже из каламетских фермеров, но как можно защищать этих зверей!
Кафари сжала кулаки. Она вспомнила мальчугана со сломанной рукой и дробовиком, палившего в амбар, кишащий яваками и асалийскими пчелами, вспомнила женщину, распахнувшую ей дверь под явакским огнем, вместо того чтобы бежать прятаться в подвал. От этих воспоминаний Кафари охватила такая ярость, что ее всю затрясло.