Дорога на Дамаск
Шрифт:
Елена правильно поняла, что ей грозит, и прошептала:
— Ты не посмеешь меня ударить!
Несмотря на почти непреодолимое желание задушить собственную дочь, Кафари вновь сумела взять себя в руки. Так ничего и не поняв, Елена расхохоталась.
— Какая же ты жалкая! Ты и остальные грязные свиноводы…
Кафари со всего размаху влепила ей по физиономии. Глядя на мать ошеломленными глазами, Елена отшатнулась к стене и поднесла руку к щеке:
— Ты… Ты меня ударила!
— И поделом!
— Да как же ты?..
Елене, пораженной неожиданным поворотом событий, так и не пришло в голову спросить, за что ее ударила мать.
— Тебя давным-давно
— Ханжества? — возопила Елена. — Я не ханжа, а член ДЖАБ’ы! Ты хоть читала манифест нашей партии? Там так здорово написано про экономическое и социальное равенство! Про уважение прав всех живых существ! Да этот манифест написан самыми выдающимися, самыми современными социологами в известной человеку части Вселенной! Я верю каждому слову нашего манифеста. Я живу по его заветам! Где же здесь ханжество?!
— О Господи! Неужели ты действительно так тупа!.. Ну ладно, давай посмотрим, что пишут твои «выдающиеся социологи», а потом я объясню тебе, как все обстоит на самом деле. В вашем манифесте только и говорится что о равенстве и равноправии. Витторио Санторини на все голоса распевает о том, что все люди заслуживают любви и счастья. Он пишет о том, что все должны в равной степени пользоваться богатствами нашей планеты, о том, что все равны и должны относиться друг к другу с уважением. Он любит всех на Джефферсоне — детей и взрослых, больных и здоровых! Всех, кроме фермеров!!!
Кафари с такой горечью произнесла последние слова, что ее дочь невольно поежилась.
Потом Елена застыла с открытым ртом. До нее внезапно стало доходить, что она действительно не задумывалась о том, что каламетские фермеры тоже входят в число живых существ, населяющих Джефферсон. Впервые в жизни Елена взглянула на себя со стороны, и явившееся ей в беспристрастном зеркале изображение, кажется, не очень ей понравилось. Не очень-то приятно признавать свои заблуждения!
— Я слышала, как ты часами защищала право колорадских жуков на существование, — безжалостно продолжала Кафари. — При этом ты клеймила набравшихся смелости с тобой хоть в чем-нибудь не согласиться людей, как опасных для общества маньяков. Где же твое уважение к их взглядам?! Ты же считаешь животными всех, кто думает хоть немного по-другому! Да что там животными! Ты же проливаешь крокодиловы слезы по хищным зверям, пожирающим детей тех, кто выращивает еду, которой ты набиваешь себе брюхо! И попробуй сказать, что это не так!..
— Чаша моего терпения переполнена! — воскликнула Кафари, ткнув пальцем в Поля Янковича, все еще захлебывавшегося слюной на экране. — Ты потирала руки, глядя на то, как увозят в тюрьму людей, не сделавших тебе ничего плохого. А ведь ваше правительство превратило их в настоящих рабов! Ваши законы заставляют их бесплатно корячиться на государственной земле, чтобы тебе было чем пообедать! А стоит им отказаться или хотя бы пожаловаться, как их ждет тюрьма! Ну и где же тут равенство, равноправие и уважение? Где?!. Позволь мне до конца прояснить ситуацию. Когда ты изволила появиться на кухне, я плакала вовсе не от лука! Двое из этих «грязных свиноводов», которых ты так презираешь, — мои друзья, и я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь сравнишься с ними добротой, мужеством и честностью. Когда Дэнни Гамалю было всего двенадцать лет, яваки убили у него на. глазах отца и братьев. Мать Дэнни, рискуя жизнью, распахнула дверь своего дома передо мной и президентом Ленданом. Через мгновение яваки дали залп, разнесли
Елена слушала мать с разинутым ртом.
— Кажется, эта лживая тварь на экране ничего об этом не сказала! А знаешь почему? Потому что ДЖАБ’а платит ему за то, чтобы он заговаривал зубы таким безмозглым марионеткам, как ты, которые развесив уши слушают правительственные программы. Ведь вам даже в голову не придет поискать в информационной сети что-то, что хоть как-то отличается от того, что вы вбили себе в голову. Чему же тут удивляться! Ведь для того, чтобы прислушиваться к чужому мнению, нужно думать! Впрочем, если тебя действительно волнует правда, посмотри, что пишут в информационной сети фермеры. Советую тебе начать с программы Аниша Балина. Впрочем, имей в виду, что правда будет горькой… Кроме того, запомни как следует одну вещь! ДЖАБ’а гарантирует всем свободу слова, так что я не буду молча мириться с ложью и лицемерием. Если тебе это не по вкусу, проваливай на все четыре стороны!
С этими словами Кафари пошла прочь из дому. Она так расстроилась и разозлилась, что даже не задумывалась о том, что теперь и ее могут посадить в тюрьму или отправить на «перевоспитание». Захлопнув за собой дверь, она пошла вперед, не разбирая дороги. Опомнилась она только в аэромобиле, летевшем в сторону Каламетского каньона. Больше лететь Кафари было некуда. Ее мать узнала аэромобиль и выбежала из дома. Одного взгляда на лицо дочери ей хватило, чтобы все понять.
— Выходит, ты наконец-то всыпала маленькой дряни по первое число!
— Откуда ты знаешь? — ошеломленно спросила Кафари и, не дождавшись ответа, разрыдалась.
Они прошли в дом. Слезы застилали Кафари глаза, и она запиналась на каждом шагу. Наконец мать усадила ее рядом с собой на диван и обняла за плечи. После пятнадцати лет, проведенных в постоянных страхах, не говоря уже о последних годах, когда она в одиночку воспитывала своенравную дочь, не желавшую слушать ничего, кроме джабовской пропаганды, Кафари остро нуждалась в тепле родного человека. А ее любимый муж сейчас где-то очень далеко на Вишну снова делает первые шаги…
Когда Кафари немного успокоилась, к ней подошел отец со стаканчиком виски. Она с трудом поднесла его к губам, и отцу даже пришлось поддержать ее локоть, чтобы напиток не расплескался. Кафари залпом выпила обжигающую жидкость, и ей немного полегчало. А может, вспыхнувшее в желудке пламя просто на мгновение отвлекло ее от тяжелых мыслей, и она успела взять себя в руки. Тем временем мать нежным прикосновением ладони откинула со лба дочери волосы, которые лезли ей в глаза, и осушила ей слезы передником, с которым не расставалась, сколько ее помнила Кафари.
Только сейчас женщина заметила седину, блестевшую в волосах ее родителей, и бороздившие их лица глубокие морщины.
Глядя в наполненные тревогой глаза матери, Кафари спросила:
— Неужели я в детстве была такой же упрямой? Мать удивила Кафари, широко улыбнувшись.
— Да нет! Елена, наверное, вся в отца. Как ты думаешь, Зак? — спросила она, подмигнув мужу.
— Пожалуй, да, — буркнул отец Кафари. — Хотя я и помню, как наша дочь подожгла сарай с жемчугом, а потом спихнула сына Реджи Блэкпола с сеновала так, что мне пришлось везти его в больницу. А потом она жила с каким-то бог весть откуда взявшимся офицером, вообще не посвящая нас в свои дальнейшие планы…