Дорога на две улицы

Метлицкая Мария

Но когда она на минуту застывала перед зеркалом, она все видела. Все.

И потухший свой взгляд, и мелкие, знакомые и свежие морщины, и седые волосы, и повисшую, словно опустевшую, грудь. И взбухшие на ногах вены. И руки – с истончившейся, словно прозрачной, кожей. С трещинами морщин и мелкими, совсем недавно народившимися пигментными пятнами. Руки очень немолодой женщины.

И почему-то эти вот руки расстраивали ее больше всего. Больше седых волос и морщин под глазами. Даже смешно как-то!

«Умерла, – думала она. – Умерла во мне женщина.

За всеми этими кастрюлями, тряпками, швабрами и пеленками. Умерла, растворилась, сгинула. Не хочется останавливаться перед зеркалом. МНЕ не хочется на себя смотреть. А что говорить про него, про мужа? У него те же два глаза, только более зрячих. – Елена была от рождения близорука. – Так за что на него обижаться? Обижаться можно только на жизнь. А вот это большой грех!»

Билась и колотилась она теперь совсем одна – Лельки, подружки и помощницы, не было. Зато появилась Ирка. От мужа она сбежала – ну, по крайней мере, это была ее версия. А там уж кто знает! Дома появлялась раза три в неделю. Отоспится, отожрется, и…

Приходила с глазами сытой кошки. Только что не облизывалась. Смотреть на нее было противно. Борис с ней и вовсе не здоровался. А однажды не выдержал:

– Здесь тебе не гостиница!

Та фыркнула и бросила:

– А я тут прописана! Так что имею право! И на комнату свою тоже. Убогих и сирот пристроили. Да и потом, я вам не суворовец Миша. Это ему жилплощадь не нужна. Государство содержит. Так что со мной, как с ним, вам не повезет, не надейтесь! А то записали себя в святые! А мальчонка-то по казармам шатается! Жалостливые вы мои! А здоровые и красивые вас не интересуют!

– Ты – точно, – подтвердил отец.

– Да наплевать! – и она громко хлопнула дверью.

Елена сидела на кухне и смотрела в окно. Поймала себя на том, что слез уже нет – просто не осталось.

А вот Машка и Никоша радовали! Никошкино увлечение биологией стало вполне серьезным занятием. Он мог часами бродить по лесу, разглядывая кору деревьев со следами жуков-короедов, спилы пеньков и слушая пение птиц. Как зарождается живая материя? Как развивается? И что на это ее провоцирует? В седьмом классе он уже занимался в энтомологическом кружке при биофаке МГУ. С вниманием изучал труды академика Вернадского «Селекция плодовых культур». Ольга достала ему распечатки сессии ВАСХНИЛ от 1949 года. С жаром он объяснял Елене, что не может быть ничего интереснее, чем постигать основы генетики – факторы, влияющие на наследственность и изменчивость. Основные факторы движения эволюции. Как осознать связь всей биоты – от микроорганизмов, живущих на глубине одиннадцати километров в Марианской впадине, до вершины эволюции – человека.

А Машка успевала во всем! Лучше всех в саду плясала, пела и читала стихи. В семь лет попросила Ленушку – так она называла Елену – купить пианино.

Пианино, разумеется, было куплено – в кредит. Черное, полированное, пахнувшее свежим лаком, оно заняло почетное место в столовой. Каждое утро Машка протирала с него пыль – специально выделенной «музыкальной»

фланелью.

Пригласили и учительницу. Благообразная старушка из «бывших» стучала по полировке артритным, скрюченным пальцем – отбивала такты. Машка должна была повторять.

Однажды не выдержала:

– Я же не дятел, Вера Аркадьевна! Давайте уж поиграем!

Вера Аркадьевна вздрогнула, посмотрела на непокорную ученицу блеклым, затянутым катарактой, птичьим глазом и испуганно кивнула:

– Поиграем, деточка! Поиграем! Годика через два, обещаю!

Машка пианино закрыла – раз и навсегда.

Милейшей Вере Аркадьевне с извинениями было отказано.

– Сочувствую! – обиженно произнесла она, отказавшись от выходного пособия.

Машкина откровенность Елену обескураживала и пугала.

Например:

– Ленушка! Вот бы быть похожей на Ирку! – мечтательно говорила она.

Елена вздрагивала и замирала на месте – с половником в руках.

– А может, лучше на Лелю? – осторожно произнесла Елена, боясь ответа маленькой хитрованки.

– Нет! – спешила оправдаться та. – Я имею в виду – по красоте!

Елена облегченно вздыхала и переводила дух:

– Да ты тоже ничего, Марья, не переживай! И потом, разве красота для человека самое главное?

– Для женщины – да! – уверенно утверждала семилетняя находчивая соплюха.

Вконец растерявшаяся Елена готовила пламенную речь про общечеловеческие ценности, роль эрудиции, интеллекта и образования в жизни человека и прочее, прочее.

Машка слушала рассеянно, позевывая и накручивая на палец послушный каштановый локон.

– Все поняла, Ленушка, – мягко сказала она и с сочувствием посмотрела на Елену.

А однажды пропала Иркина помада. Скандал был страшенный, виновницу уличили сразу же – Машка, а кто же еще?

Та и не отпиралась. Надутая и красная как рак, она протянула украденный тюбик хозяйке и тихо бросила:

– Подавись! Жи`ла!

Елена охнула и схватилась за сердце. Машка подошла к ней и успокоила:

– Просто интересно было, понимаешь? Знаешь, как она пахнет? Я ее по ночам нюхала, – доверительно прошептала она.

Долгая беседа на тему «Воровство – худший из грехов» была выслушана виновницей произошедшего спокойно и не очень внимательно.

– Да все поняла, Ленушка! Не беспокойся! – опять скучно позевывала внучка.

Елена решительно отменила ежевечерние прогулки, просмотр мультиков. И самое неприятное – мороженое отменялось на весь ближайший месяц.

– Согласна, – горестно кивнула Машка и поплелась к себе.

Опять утешила Элька:

– Господи! Вот из всего раздуешь проблему! Ну свистнула девка помаду, поиграла. Вот беда-то! А кто этим в детстве не грешил, скажи?

– Я! – возмутилась Елена.

Эля махнула рукой:

– Да просто у Нины Ефремовны помады не было!

– Ну, знаешь ли!

Тревог Елены это не сняло. Остались.

Гаяне приходила каждую неделю. Обязательно с пирогом – печеное и Машка, и Никоша обожали.