Дорога на две улицы

Метлицкая Мария

К Сереже она, бездетная, прикипела и называла его «малец».

Все варианты обмена Миша с Веркой отвергали. Причем главной здесь была именно Верка. То предложенная комната была узка, то темна, то не подходил метраж или этаж. Они желали «просторного и светлого жилья с видом на парк и вблизи у метро». Да! И обязательно в центре!

– Мы же привыкшие, – говорила Верка, навсегда позабыв родной деревянный барак в Гольянове.

Лукониным тоже надо было соблюсти свои интересы: три комнаты как минимум, конечно, желательно

в старом районе, с большой кухней – такая семья, и с лифтом – для Никошиного удобства.

Если и попадалось что-нибудь подходящее, Верка гордо отвергала очередной предложенный вариант. А однажды, наивно хлопая голубыми, без ресниц, глазами, доверительно шепнула:

– Елен Сергеевн! Ну че нам торопиться? На голову не каплет, подхарчиться у вас всегда возможно. Да и друзья у нас здесь – куда нам без друзей?

Елена словно взбесилась:

– Друзья? Это не друзья, Вера, это – собутыльники! Вы катитесь в пропасть – ваше дело. Но наша жизнь никак не должна зависеть от вас! Это вы понимаете?

Испуганная Верка мелко закивала.

Ольга после очередного отказа «соседей» прижала Верку к стене и прошипела:

– Зашибу! Если в течение месяца не разъедемся – зашибу!

Верка отпрыгнула, испуганно заморгала, а потом взяла себя в руки:

– Зашибешь – сядешь! Суд у нас, слава богу, справедливый! Советский у нас суд! И за угрозу ответишь!

Ольга, стиснув зубы, пошла прочь.

Ситуация зашла в тупик. Машка с трудом уживалась с Гаяне, Никошины приступы повторялись, Елена сидела на успокоительных, Борис не справлялся с давлением, а Ольга словно окостенела от беспомощности и отчаяния. От того, что она не может защитить самых близких и родных людей. Родителей, брата и племянницу.

Где выход? Может, Эля права – отравить?

Хорошие мысли у интеллигентного человека. А ведь никто бы не осудил. Даже суд нашел бы оправдание. Достаточно вспомнить Чехова.

Шутник был Антон Павлович, шутник.

А тут не до шуток, извините.

* * *

Обменные цепочки рвались, лопались, длинные пирамидки сложносочиненных обменов осыпались, как песочные домики.

Наконец терпение лопнуло – по Элиному совету написали заявление в милицию. Милиция отреагировала сразу.

Пожилой участковый, осмотрев комнату «молодых» и проверив документы, Елену успокоил:

– Будем привлекать. Во-первых, за содержание притона, а во-вторых, за тунеядство. Можем еще принудительно полечить – в ЛТП определим на месяцок. Только, Елена Сергеевна, поможет вряд ли. У меня на эти темы такой опыт…

И он тяжело вздохнул.

Елена ответила:

– Попробуем полечить! А вдруг!

Участковый с сомнением и осуждением покачал головой – дело ваше!

Никаких «вдруг»! Из лечебницы Миша вышел еще более озлобленным.

Бились они с Веркой теперь не на жизнь, а на смерть. Верка выскакивала в коридор и колотила в Еленину дверь. И

опять вызывали милицию.

Однажды Миша толкнул Никошу. В коридоре, проходя мимо. Толкнул сильно, кулаком в правый бок. Никоша в ответ замахнулся. Но тут, на счастье, выбежала Ольга.

Ночью у Никоши был сильнейший приступ. Две «Скорые» с интервалом в два часа. После приступа он неделю пролежал в кровати – без сил, вымотанный, раздавленный болезнью и унижением.

Это был край, конец. И Елена поняла, что больше так продолжаться не может.

Под Элину диктовку было написано заявление о пропаже крупной суммы денег и золотых вещей.

Заявление отнесли в милицию. Следователь Бобров тяжело вздохнул:

– Понимаю, обуза. Только вот по одному заявлению родственников в тюрьму мы – увы – не сажаем. Так что ждите, пока ваш Гоголев еще где-нибудь проколется, – сказал и усмехнулся: – Знаем мы вас, родственничков!

– В смысле? – не поняла Елена.

Следователь устало махнул рукой.

Ждать пришлось недолго. Через два месяца Миша с дружками «взял» водочный магазин на соседней улице. Подпоили сторожа и дельце обтяпали.

Вытащили три ящика водки, один тут же продали. Не отходя от кассы, в пяти метрах от магазина.

Сторож проспался и «побег» в милицию.

Михаила арестовали, Верка исчезла, как не было.

По суду дали пять лет. Хищение государственного имущества. От последнего слова подсудимый отказался.

Учли и Еленино заявление.

В суде, когда Михаила выводили, он обернулся и крикнул Елене:

– Ты же знаешь, никаких денег я у тебя не брал! И никакого золота тоже! Избавиться от меня захотела! Бог тебя накажет, сука!

Головы в его сторону Елена не повернула. А Ольга бросила ему вслед:

– Поздно о боге вспомнил, родственничек!

Разумеется, наступил покой. Внешне – да. А вот что творилось у Елены в душе…

Понимала только Ольга. Однажды сказала:

– Мам! А какой был у нас выход? Никошкина смерть?

Все правильно. Все она сделала правильно. Все шансы были – не взял, не захотел. В конце концов, все имеет квитанции по оплате. Все. У нее – целая стопка, оплаченных и еще нет. В эти «нет» входила и история с Мишей.

Что ж, она вполне была готова рассчитаться.

Про Мишу она никогда больше не слышала. Спустя два года написала на зону. Ответ пришел – умер от туберкулеза. Ольга сказала:

– Оставь. Уже ничего не исправишь. Просто надо забыть, как очередной кошмар.

Да, забыть. Забыть, как страшный сон. Во имя Никоши, Машки, Бориса. Ради себя, наконец.

Кстати, Мишу они выписали. Сразу после посадки. Справедливый советский закон это милостиво разрешил.

* * *

В квартире сделали ремонт – Елена постоянно слышала запахи прежней жизни. Казалось, что пары алкоголя и скандалов навсегда прочно въелись в кирпичные стены.