Дорога на две улицы
Шрифт:
Идя по коридору училища под громкое цыканье и шуточки прыщавых развязных студентов, она внутренне содрогнулась – ну и рожи, прости господи! Ну и публика! Словно только что из колонии для несовершеннолетних!
Отчасти это была правда.
Впрочем, сейчас было не до Сережи. У Машки случился роман. Да ладно бы с ровесником – со вполне половозрелым, тридцатилетним женатым мужиком.
Машка была влюблена до обморока – если он не звонил, к ночи у нее поднималась температура. К телефону она не разрешала
Весь день крутилась она возле трубки и смотрела на Ольгу больными глазами.
– Поговори! Хотя бы поговори со мной! Он – необыкновенный! – с придыханием говорила бедная Машка. – Таких нет на всем белом свете!
Ольга присаживалась на край ее кровати и… через минуту засыпала.
Машка обижалась и переставала с ней общаться.
– Никому до меня нет дела! Ни Леночке, ни деду, ни тебе!
К Гаяне, которая теперь полностью была на Машке, та почти не ездила.
Разумеется, Гаяне не роптала. Сидела молча в своих «лесах» и тихо страдала за всех.
Ольга умудрялась ездить и к ней. С Машки взятки гладки: «Мне плохо» – и все.
Молодость эгоистична, что поделать.
А сроки поджимали. На двенадцатой неделе она легла в больницу. Точнее, не легла – «забежала». Врача нашла, разумеется, Эля.
Отлежавшись после экзекуции пару часов, с кровавой пеленкой между ног, она села в машину и поехала домой.
Какой ребенок, господи!
У нее на руках – целый детский сад. Или – психиатрическое отделение. Или – богадельня. Как хотите!
Надо выхаживать отца. Мать совсем валится с ног. Уследить за Сережей. Разобраться с влюбленной и несчастной Машкой. Патронировать Гаяне. И наведываться в Елец, к бабке.
И все это – она.
Потому что больше некому. И потому что она отвечает.
Просто всегда отвечает за всех и за все.
Вот только за себя не получается, как оно обычно и бывает.
Как-то поехала к Эле – забирать остродефицитную черную икру для отца.
Там увидела Эдика, свою, между прочим, первую любовь, так сказать.
Встретила на улице – ни за что бы не узнала в этом мордатом, толстозадом, опухшем и каком-то раскисшем мужике в бархатном халате, из-под которого торчали очень белые и совсем безволосые ноги, тоненького кудрявого и большеглазого мальчика, ее первую детскую любовь.
– Хорош! – прокомментировала с болезненной усмешкой Эля, кивнув сыну вслед.
Ольга растерянно спросила:
– А как у него? Вообще?
Эля дернулась.
– Вообще? Вообще – отлично. Пьет, шляется по кабакам. Спит с проститутками. Не работает. Тянет из меня деньги. Фарцует валютой. Короче, славный получился паренек! Бабуленька с дедуленькой от души постарались!
Ольга молчала – что тут скажешь? Задать вопрос: а где же была
Прошли на кухню выпить чаю. Тут, при свете дня, Ольга увидела, как Эля ужасно выглядит. Худющая, почерневшая, под глазами темные круги.
– Ты в порядке? – с тревогой спросила она.
Они давно уже были на «ты».
– Я – отлично, – усмехнулась Эля. – Просто за-ме-ча-тель-но! Папе Яше на все, как всегда, наплевать. Теперь он собирает значки – марки заброшены. Своя жизнь и свои интересы. А чтобы не расстраиваться, ночует на родительской даче. И я вовсе не уверена, что один! – и Эля хрипло рассмеялась.
Ольга тогда подумала: переживает за Эдика, все понятно.
Эля много курила и пару раз выходила из кухни – Ольга слышала, как там, в глубине квартиры, мать и сын разговаривают на повышенных тонах.
Она быстро собралась домой – не до посиделок ни ей, ни Эле.
У двери чмокнула Элю в щеку:
– Ну, держись! У всех у нас, знаешь ли…
– Лелька! – вдруг тихо сказала она. – И это – итог всей моей жизни?
И глянула на Ольгу такими глазами, что у той захолонуло сердце.
Она обняла Элю за плечи и вдруг подумала – щуплая, как подросток. Или – старушка? Острые, вздрагивающие плечи, совсем высохшие руки, седые волосы.
Эля. Родная до боли. Не друг – давно родня. Иногда – странная и непонятная. Но – всегда рядом, всегда поможет в беде, никогда ни от чего не откажется. Вывернется наизнанку – для своих, для близких.
Красавица и умница. Ловкая, расторопная, отзывчивая.
И, кажется, очень несчастливая. Словно прожившая не свою жизнь. Об этом Ольга задумалась в первый раз.
А вот Элю она увидела тогда в последний. Точнее, следующая встреча была на кладбище. На Элиных похоронах. Всего через три недели.
Обширный инфаркт. Совсем не женская болезнь. Редкий, почти нестандартный медицинский случай.
Впрочем, и сама Эля была редкий и нестандартный случай.
Только заметил ли это кто-нибудь? Вряд ли.
Яков, постаревший разом на тридцать лет, был совершенно растерян. Словно не ожидал от жены такой вот подлянки.
Ушла, бросила. Как он теперь? Все и всегда решала она, Эля.
Всю жизнь он прожил за ее спиной – хрупкой, но самой надежной.
Жил, как у Христа за пазухой – работал вполноги, увлекался чем попало. Словно дитя – ни забот, ни быта.
А тут… От растерянности и обиды он плакал.
Ольга подумала: не от горя – от страха. Страха за себя и свою жизнь.
Про Эдика и говорить нечего – напился уже на кладбище, не дожидаясь поминок. Хрюкал, как свинья. Точнее, как боров. На его плече висела непотребная девица в короткой кожаной юбке и ажурных колготках.