Дорога на Ханаан
Шрифт:
В конце 90-х я работал в одной из московских газет. По какому-то случаю – уже не помню, по какому именно – я написал две-три статьи о библейской истории. Мне это понравилось, редактор меня поддержал… Ну и пошло-поехало… Что называется, вник в тему. Огромное впечатление произвела на меня фигура библейского Каина. Я вдруг подумал, что именно в нем в огромной степени заключена основа еврейского менталитета. И понял, что представление об этой титанической фигуре в общественном сознании абсолютно искажено разной околонаучной и окололитературной болтовней. Мне захотелось высказать по этому поводу свое мнение… Все это вышло случайно. Но была у меня и реальная побудительная причина, которая сегодня мне представляется закономерной. До сорока лет я злоупотреблял
Что же такое «мофологическяя история»? Чего там больше – мифа или истории?
Соотношение в тексте истории и мифа – огромная проблема. И, следовательно, вопрос «как это могло бы быть?» куда более корректен, чем «как это было?»…
Что мы привыкли видеть в исторической литературе? Бесконечное количество версий, при отсутствии какой бы то ни было осязаемой реальности. Так что история – это и есть миф, точнее, несчетное количество мифов. И только все они вместе (если, конечно, кому-то удалось бы их всех собрать да еще обработать с помощью какой-нибудь фантастической компьютерной программы; да что за люди будут эту программу создавать…) и есть научная истина. Но она, как мы понимаем, не достижима, во всяком случае, в обозримом будущем.
Можно ли комментировать события, описанные в Торе, с позиции "как это могло бы быть' , если мы признаем Богоданность этой Книги. Нет ли здесь противоречия?
По-моему, нет. А понимаем ли мы, что вообще нам дали? И с какой целью? Генрих Гейне, например, видел в Библии «стиль записной книжки, в которую Абсолютный Дух как будто без всякой индивидуальной человеческой помощи заносил события каждого дня примерно с такой же деловитой точностью, с какой мы составляем список белья, когда сдаем его в стирку». Не могу сказать, что я в восторге от этой идеи, она мне кажется никчемной. Но, по крайней мере, она самостоятельна. Куда интереснее мысль о том, что Пятикнижие – это в конечном (и главном) итоге скрупулезное описание родовых связей внутри израильского племени, а также между ним и его соседями. Для чего народы строили «Вавилонскую башню»? Чтобы не рассеяться. И рассеялись. Может, это новая попытка – не рассеяться. И мы еще не знаем конечного результата. В любом случае, нам надо хотя бы понять, с чем мы имеем дело. А как понять, если не примерить к себе? Мы слепы. Приходится идти на ощупь. В Б-годанной Торе есть конкретные человеческие понятия, и у нас нет другого выхода, кроме как применить их к нашей жизни.
Не рассеяться – это очень точно. С годами я стал остро ощущать боязнь 'рассеяния' . И дело не только в принадлежности к тому или другому народу. Не принимать предлагаемых форм поведения, не соглашаться с навязываемыми оценками и клише… Человек привыкает и приспосабливается ко всему. Это его иногда спасает, дает возможность выжить. Но часто плата – потеря сущности, что, на мой взгляд, и есть рассеяние.
Реконструируя факты, значение которых невозможно переоценить для становления и развития не только народа Израиля, но и всего человечества, не возникает ли опасность мифологизировать историю, высветив произошедшее тем или иным образом?
История и так мифологизирована. Миф изначален, он создан до нас и, кстати, для нас. Уйти от мифа просто не возможно. История всегда паразитирует на мифе, прикидываясь самоценной и самодостаточной. Но не нужно ей верить! Возьми «в темную» любой так называемый неопровержимый исторический факт, проверь его
И вообще, если история где-то особенно мифологизирована, так это в Израиле. Это заметно даже во время простой прогулки по Иерусалиму. Достаточно просто постоять несколько минут у могилы царя Давида, а потом подняться по лестнице и войти в трапезную, где рабби Иехошуа из Назарета праздновал Песах вместе со своими учениками. Недаром Бен-Гурион считал, что политик, который не принимает в расчет чудо, просто далек от ближневосточной реальности.
В самом деле, рассматривая те или иные события, мы часто видим лишь то, что хотим видеть. Не умаляет ли твой подход к деятельности и личности Авраама привычный образ старца-отшельника, в одиночестве достигшего совершенно нового понимания окружающего его мира? Не 'заземлен' ли образ?
Образ старца-отшельника – это, конечно же, плод нашего воображения. Причем такой плод, который произрастает на дереве, совершенно оторванном от питательной почвы конкретных событий истории первой трети II тысячелетия до новой эры. Согласно еврейской традиции события из жизни Авраама были зафиксированы в Торе почти пятьсот лет спустя после того, как они произошли в действительности. Стало быть около пяти веков они бытовали в форме устных историй, сказаний, притч, анекдотов. Так и видишь сидящих около очага мужчин, рассказывающих друг другу байки про красавицу Сару, счастливо избежавшую участи наложницы в царском гареме, и про простака-фараона, в очередной раз оказавшегося в дураках. Образ старца-отшельника никогда не завоевал бы мир, как завоевал его реальный человек Авраам – умница, хитрован, любовник, политик, воин, мыслитель. Никакого другого Авраама в реальности просто не могло быть. Старец-отшельник – это фигура из христианских поучений времен средневековья.
Я бы хотел обратить внимание на особую тяжесть отношений, принятых на себя Авраамом… Уместно ли рассуждать о 'добре' и 'зле' , 'справедливости' и 'милосердии' по отношению к деяниям Всевышнего? Кровь проливается в Пятикнижии часто…
Не думаю, чтобы патриарх хоть как-то «взвешивал» цену своих откровений. Нам это и в самом деле трудно понять. Сегодня, по прошествии нескольких тысячелетий, когда огромное большинство людей утратило возможность отождествления себя с Б-жественным промыслом даже на уровне подсознания, невозможно говорить о качестве осознанного взаимодействия с Богом. Слова, которыми мы сегодня пользуемся, наполненные актуальным содержанием – добро, зло, справедливость, жестокость, сострадание, ненависть – плохо применимы к той эпохе. Я все больше убеждаюсь, что человеческая жизнь вовсе не соответствует эмоционально окрашенным определениям, взятым из бестолковых романов. Жизнь – это обязательное условие бытия, одна из многочисленных его форм, вот и все. Мы же воспринимаем ее в соответствии с неким трафаретом, раз и навсегда определенном для нас «властителями дум», часто в трагических тонах, но это, как говорится, наши трудности. А кто сказал, что должно быть иначе? Кто сказал, что все обязательно должны быть счастливы? Христиане? Карл Маркс? Дорогой Никита Сергеевич? У меня такое ощущение, что применительно к эпохе после прихода Машиаха речь идет вовсе не о жизни в привычном для нас понимании, а о каких-то других формах бытия, пока не очень-то представимых…