Дорога на простор. Роман. На горах — свобода. Жизнь и путешествия Александра Гумбольдта. Маленькие повести

Сафонов Вадим Андреевич

— Я люблю так: пусть даже я мельчайшая сошка, но картина должна быть мне ясна. И для себя тогда сумею больше взять, и свой сошкин урок аккуратней выполню. Я не прав?

Отчего же не прав? Вполне скромно, уважительно. Грачихин не отрывал от друга восторженных голубых, как выцветший ситчик, глубоко сидящих (вот и выглядели они обычно хмурыми) глаз. Глаза же друга были очень светлой воды, прозрачно–зеленоватые, смотрел он прямо на собеседника; короткий прямой нос, твердый подбородок; по лицу иногда скользила улыбка. Был он выше Павла, но уже в плечах, никаких замызганных

свитеров, гибок в талии, и ничего стиляжного, гладкая волна бронзовых волос.

— Отлично-с. Я ждал вас неделю назад. Вы не потрудились поставить в известность.

— Я искуплю. — И опять лицо Геннадия тронула улыбка. — Уверяю вас, больше не найдется причин для недовольства мною.

— Место занято. Но место занято. Занято!

Сам не до конца понимая, откуда это решение, которого не было еще в начале разговора, ощущая зыбкость поводов, шаткость права, он повторил одно и то же трижды, ненужно повышая тон, распаляя себя. Рудольф Валентино!

— Не усвоил, Сергей Павлович, — очень мягко ответил Геннадий, ни с чем не споря, без тени возмущения. — Мне обратно?

Болыпинцов, сразу остыв, помотал головой:

— Не глупите. Приметесь за другое. Мы один коллектив. Начинать надо с того, чтобы ничего не чураться. Наполеон говорил, что в армии нет дела, какого он не сумел бы сделать собственными руками. Читали вы много — прочтите биографию Карпинского. Электроды таскать не заставлю, но… Человек вы молодой — я в ваши годы…

— «В ваши годы»! Знакомая бодяга. Как ногу сунет в разношенную туфлю. Хоть бы один выдумал что пооригинальней. Свое бы.

— А дед сегодня с левой ноги и начал, не видишь? Обомнется. Я его освоил. Он и меня было прижал.

Чистейшая выдумка! И Павел отлично понимал отношение к себе начальника отряда. А Геннадий насквозь видел Павла.

— Слушай, друг, давай без перебора. Ты наблюдал когда, как я увлажняю свою тропу слезами? Нет? Так что ж ты…

— Я не про то. Ты молодец, Генка… Структуры и текстуры, интрузии, эффузии… Хадыженские свиты, гидротермальные, метасоматические… Кому хочешь нос утрешь. Цену тебе, знаю. Но ты скажи, не из–за одних же библиотек, роскошных напутствий наукообразных и министерских ты там приклеился? А?

— Что тебе известно? Лерка?

— А хотя бы.

— Отстал. Вымерла в плейстоцене. Превратилась в руководящую окаменелость второго семестра. Надо верить в дальнейшие успехи эволюционного процесса.

Грачихин присвистнул.

Он представил красотке со смеющимися глазами своего друга — как скульптор, отложив резец, торжественно сдергивает простыню с изваяния.

Даже отступил горделиво в сторонку, чтобы наиболее выгодно продемонстрировать им друг друга.

И как же прилежно отдалась игре способная его подруга. На щеках заиграл румянец. Геннадий был в ударе, красноречив, настоящий каскад остроумия, бросающий свет на некоторые талантливые произведения молодой прозы. Она смеялась, закинув головку со своим волшебным одуванчиком, реплики ее были отточены как брнтва — скрещение молниеносных клинков! И время от времени она кидала на него луч своих удивительных, опушенных, с искорками–смешинками

глаз.

Так все славно получилось! Пашка Грачихин, счастливый, вставлял два–три раза и свое слово. Но то ли не угадывал в тон, то ли было у них все — как сцепленные пальцы, и лишний палец некуда всунуть, — только голос его угасал в воздухе, не заметили даже, что он открывал рот…

— Что ж, если ты с лету мухой в липкую бумагу…

— Я? Окстись, прелестный.

— А она синим огнем гор–рит тебе навстречу…

— Тупеем помалу, Пашка?

— Я не слепой. И не глухой.

— Хочешь серьезно? Скучающая бабеха не первой свежести. Из тех, что сама заклещит и волоком протащит два шага. А на третьем спотыкнется, заскулит, перечислит все свои жертвы, вспомнит про семью и во всем обвинит тебя трагическим грудным контральто. Мне–то на кой? Ну и отмочил! Пижон! Дал тебе наглядный урок, понял? Чтоб привести тебя в чувство.

А на квартире Ильи Александровича жизнь завязала новые узелки.

Сидели за столом. Не пили и не ели — накрытый стол ждал: шел чрезвычайный разговор. Младенец бегал вокруг.

— Целыми днями! — воскликнула тетя Лёка. — С кем! Я не имею на нее влияния: умываю руки. — Но Лена ясно видела, скосив глаза, что она и шагу не ступила в направлении ванной. — Это совершенно невозможно. Если и ты ничего не сможешь, Илюша, я сама напишу ее матери.

— Я говорю: «Поиграй с Витенькой, это твой братик», — припомнила бабушка.

— С кем ты проводишь время? Кого предпочитаешь своим родным?

Молчание. Собственно, за столом сидел отец, Лена же стояла у стола, потупившись перед сидящим отцом, хотя не имела никакого представления о картине «Петр и Алексей».

— Сегодня понедельник — с четверга пойдешь в школу. Я обо всем договорился, — кивнул Илья Александрович жене. — Таким образом все станет на свое место, — сказал он с явным облегчением, что сцена идет к концу. — А эти дни…

Но тут, дернув головой, растрепав короткие вихры, Лена крикнула:

— Нет! Потому что меня не будет. Нет!

— Что-о?

— Я уеду! Он возьмет меня в икспи… в икспидицшо. На верх гор, где волки! Он обещал.

— Кто возьмет?

— Миша.

— Какой Миша?

— Тот самый, — сказала тетя Лёка.

— Городской сумасшедший, — пояснила бабушка.

— На жизнь надо смотреть реально, — веско уронил папа. — А про взрослых говорят: дядя Миша.

— А он сказал: Миша!

— Упрямство, — отметила бабушка.

— Да его самого никто не возьмет, — сообщила тетя Лёка. — Приехал там, не знаю, какой–то, я слышала — студент…

— Неправда! Он главный начальник. Главный! И сейчас он брал меня на гору Муюксун, где умерший город. У него вертолет!

— М-м, — пожевал губами папа. — Брал на Муюксун? Ты откуда ее привела?

— Как всегда. От фонтана. Сидит распустехой… Какой Муюксун! Только представить — девчонка! Ни побегать, ни… Мост перейти боится! Уши развесила — побаскам шалопая. Взяла ее за руку: «А ну вставай!» И привела.

— Он что, не работает?

— Работает?!

— Семья?

— Забулдыга. Шпана. Семья!