Дорога на Стамбул. Первая часть
Шрифт:
Потому без спросу поднялся он в кабинет Демьяна Васильевича, где бледный хозяин, разводя руками, что-то пытался разъяснить чугунно молчащему черному степняку.
Осип, то ли от волнения, то ли оттого, что Калмыков и сам толком ничего объяснить не мог, ничего не понял в его сбивчивой взволнованной речи. И, понимая, что степняк не верит ни единому хозяйскому слову, тронул его за рукав.
– Зови братьев!
– А ты кто таков? – лютым шепотом спросил его старший Аграфенин брат.
Осип выдержал
– Зови!
Брат, словно бы в бреду, поискал глазами окно. Демьян Васильевич кинулся открывать форточку.
– Хлопцы! – крикнул старший. – Ходи сюды.
– Как итить? – спросил, не поднимаясь, один из братьев.
И тогда Осип оттолкнул старшего и твердо приказал:
– Миром идите! Здесь беда общая! Степняки, сбросив бурки, громко топоча сапогами, вошли в кабинет и заполнили его весь своими широкоплечими фигурами. Осип увидел трясущееся лицо Калмыкова и, откашлявшись, сказал:
– Судите – воля ваша! Не сберегли Аграфену! Но греха на сем доме и живущих в нем нет!
Медленно, понимая, что слова его не сразу доходят в эти кудлатые головы, наполненные гулом горя, он рассказал, как жила Аграфена, не приукрашивая, поскольку любое неверное слово сразу породило бы в них недоверие, описал ее труды, ее одиночество и ее долю.
– Каково одному в миру жить, я оченно даже хорошо понимаю! – сказал он с дрожью в голосе. – Тут мы с покойницей одной доли… Но то судьба, а не умысел хозяйский! Демьян Васильич – нам не просто старший, а отец родной! И грешить на него – грешить против. Господа!
И только тут старший из братьев глянул на Оси-па без ненависти.
– Растолкуй ты нам, как же это? – спросил он вдруг жалостным голосом. – Мать помирала, наказывала сестру хранить… А что мы в степи… Вот мы ее в люди… В хорошую семью! ан вон как обернулось…
Не скрывая ничего из того, что было известно ему самому, Осип рассказал и про ребенка, и про последний разговор с погибшей.
Старший брат качался из стороны в сторону, схватив руками голову, и черная тень его металась по стене, к которой, прижавшись спинами, неподвижно сидели потрясенные братья!
– Через то ребенок умер, что родился до срока! – сказал Осип.
– Кака нам разница! Господи… – простонал Аграфенин брат.
– Есть таковая! – сказал Осип. – Ну-ка отсчитай шесть с половиной месяцев да прикинь, где об ту пору Аграфена была?
– У нас… – прошептал один из братьев. – Слышь, Ерема!
– Ну, парень, это уж ты хватил, – подымаясь во весь рост, с каким-то облегчением сказал старший. – У нас-то она при глазах была. Она у нас, чай, не в лесу дремучем, в семьях жила… Я те вот что скажу, мил человек… Загубили девку…
– Стый, Еремей! – сказал вдруг один из братьев. – Стый! А на кордон-то ездили… Она с нами выпросилась. Неделю ведь
– Ну дак что? Ведь при нас жила.
– А попомни-ка хорошенько, Еремей… – сказал все тот же брат.
– Господи! – ахнул старший и, припоминая то время, рванул, сыпанув пуговками, ворот.
– А воротились через два дни… – безжалостно выговаривал один из братьев. – Овса-то нет? Спомни! Куды овес делся? Так-то уж сестре радовались, в разум тогда нам не вошло…
Словно надломившись, примолкли братья, уронили чубатые головы. Демьян Васильевич трясущейся рукой крестил под столом живот.
– Иде она проживала?
Грохоча сапогами, прошли братья в Аграфенину каморку по гулкому, застывшему в тишине и словно бы пустому дому. Стали в двери, плотно сбившись плечами.
Осип заглянул через их плечи в чистенькое убогое жилье, где всего и стояла узкая кровать да комод. Он видел, как из-за комода выглядывает крошечный детский сапожок.
– Вот он где! – прошептал казак невольно. – Сыскался.
– Что? – повернувшись к нему, по-волчьи спросил старший.
– Вон… – указал глазами Осип. – Я на зубок дарил. Когда малютку обряжали, сыскать не могли…
Старший брат неуклюже присел. Выскреб огромным коричневым пальцем крохотную вещицу, зажал в кулаке.
– Ступайте все! – приказал он. Мужчины покорно оставили его одного. И неслышно притворили дверь.
Он вышел через час. Словно бы сразу состарившись на десяток лет. Кинул в тачанку узел с Аграфениным приданым.
– Где схоронили-то?
Демьян Васильевич затопотал, засуетился. Зачем-то вскочил в тачанку вместе с Осипом. И они поехали в сторону погоста.
– Вот, – сказал Калмыков, торопливо передавая старшему брату тряпицу. – Тут деньги ее, что на сохранении у меня были, и последнее жалованье…
– В церковь поминать отдайте, – не оборачиваясь, сказал брат.
Осип тронул его за обмякшее плечо:
– Нельзя поминать-то… Не станет священник служить.
– Как это не станет! – высоким голосом выкрикнул старший. – Под ружьем небось станет…
– Бога ружьем не напугаешь! – твердо сказал Осип. – Еще грех умножать будете?
– Да как жа?.. – по-младенчески затряс подбородком уже совсем не страшный, а беспомощный старший брат – второй отец.
– Хлопотать буду? – пообещал Осип. – До митрополита дойду! Нет ее вины! Сердцем чувствую, нет!
– Порадей, голубчик… – попросил старший. – Что ж это ей и на белом свете судьбы не было, и там в геенне огненной гореть?
– Обещаю!
За погостом, в степи они отыскали уже оплавленный дождями холмик. Собрали сухой травы, брызнули сверху дегтем, запалили огонь. Старший брат принес узел с вещами и торопливо покидал их в пламя.