Дорога неровная
Шрифт:
И не знал Симаков, что через год область станет Омской, потом настанет момент, и верхне-тавдинский район присоединят к Свердловской области, а рабочий поселок Верхняя Тавда станет городом. Спустя тридцать лет возникнет вопрос о возвращении района в Тюменскую область, а затем ровно через столько же лет — еще раз. Но в первый раз руководители областей не сошлись на том, что свердловчане предложили тюменцам впридачу к Тавдинскому району еще и Таборинский — глушь болотную, комариный край, напичканный исправительно-трудовыми лагерями, но таких, Богом забытых уголков, и в Тюменской области полным-полно.
Второй раз этот вопрос подняли
Но, слава Богу, не доживут до тех злых времен ни Симаков, ни Павла. И, может быть, в том их счастье — не разочаровались в деле, которое считали важным и полезным, не приходили в ужас от того, как принять новое время, не видели разрушение сельского хозяйства, разбитые заводские окна и трубы без единого дыма.
— Жизня смутная и неопределенная, — басил Василий Трофимович. — Но мы учителей уважаем, в этом будьте уверены. Зарплата ваша — само собой, про то начальство ваше позаботится, а истопник, дрова — наше дело. И ремонт в школе, в квартире вашей — тут мы всем миром вам поможем. Ну, как, согласны?
— Конечно! — закивала радостно Павла. — Я могу свою квартиру и сама в порядок привести, мне бы только извести, чтобы побелить, да пожить бы где, пока ремонт делаю, а посудой обзаведусь, как получу деньги, тогда все и куплю.
— Ну-у, — гуднул Симаков. — Это дело поправимое. Пока у меня поживёшь, постолуешься, и денег с тебя не надо, — он и сам не заметил, как перешёл на дружеское обращение, учительша-то моложе раза в три. Павла нисколько на него не обиделась, потому что ей сразу понравился этот большой и, видимо, добрый человек. А Симаков всё басил, — Какие у тебя сейчас деньги? А всё, что надо, мы тебе дадим, людей для ремонта выделим, ты не сомневайся. Десять дней, думаю, хватит, а? А теперь пошли, чего тут сидеть в холодной избе? — Симаков подхватил Павлин чемоданчик, подождал, пока она оденет сына, так же легко и его вскинул на другую руку. Витюшка не испугался, как прежде, а ухватил вдруг человека за бороду и засмеялся.
— Ох, ты, байстрюк этакий! — вскрикнул Симаков не столько от боли, сколько от неожиданности. — Цепко, глянь-ко, ухватился!
— «Здравствуйте, мама, сестрички Заря и Роза, братик Вася! Пишу вам о своей новой жизни. Устроилась я хорошо — живу в квартире при школе. Мне помогли сделать ремонт. Люди здесь, в Шабалино, хорошие и отзывчивые. Помогли, чем могли. В квартиру даже мебель дали, что была на складе, реквизированная у кулаков. Здесь раньше жил учитель-мужчина, его арестовали, увезли куда-то. Говорят, когда колхозы организовывали, он не против колхозов был, а говорил, что в колхозы надо не всю живность сгонять, это, дескать, неправильно, не по-человечески. Его и увезли. А потом оказалось, что прав он был: товарищ Сталин в своей статье „Головокружение от успехов“, оказалось, о том же говорил. Но учитель уже не вернулся. Шабалинские женщины дали немного бязи и сатину, вот и занавесочки на окна сшила. А как получку в городе получила, то купила одеяло и подушку, ситца на простыни да
Колхоз выписал мне картошки. Молоко дает жена председателя сельсовета Симакова Василия Трофимовича. Да и другие женщины, кто свеколку принесет, кто морковки пошлет с ребятами. Думаю, проживем зиму с Витенькой хорошо. Уже неделю идут занятия. Ребята хорошие, послушные и любознательные. На уроках не балуются, наверное, боятся Симакова. Он им сказал на первом уроке, что, если будут баловаться, то самолично баловников поучит ремнем. Он такой огромный, весь в бороде, сердитый иногда, так что не мудрено, что ребятишки поверили ему, что так и сделает. А на самом деле Василий Трофимович — очень добрый человек, я у Симаковых жила чуть не месяц, и они с меня за это ни копейки не взяли, хотя и питалась вместе с ними…» — Павла задумалась, о чем еще написать матери: событий и впечатлений много, какие из них будут интересны Ефимовне?
В это время в двери сеней кто-то требовательно и нетерпеливо застучал. Павла даже вздрогнула от неожиданности, пошла в сени.
— Кто там? — спросила, прежде чем скинуть крючок. Время еще не позднее — семь часов, но на дворе давно темно, школа находится на окраине села, и в школе она одна, как тут не опасаться.
— Эй, мне бы учительницу надо! Дрова привез! — раздался за дверями незнакомый мужской голос.
— Подождите минуточку, я сейчас, — Павла накинула пальтецо, шаль, надела ботики, вышла во двор, где пофыркивала лошадь, запряженная в телегу — наступил ноябрь, а снега все не было, земля задубела и звенела под ногами, потому санями до сих пор не пользовались. Возле телеги топтался мужчина в длинной шинели.
— Гляди, хорошие дрова, березовые. Уже и на чурбаки разделанные, сухие. Показывай, куда складывать, а то мне быстрей надо! — скомандовал незнакомец.
Павла открыла дровяник, вынесла и зажгла керосиновую лампу, подвесила её над дверями, схватилась за чурку. Но человек грубовато сказал:
— Да не путайся ты под ногами! Сам сложу, тут вот у дровяника, а мужики потом переколют.
Незнакомец быстро и ловко таскал увесистые чурбаки, складывал их у стенки. Двигался легко, почти бесшумно ставил на землю слегка косолапые ноги, обутые в сапоги.
— Ну, вот и все, вот и лады! — удовлетворенно сказал человек, завершив работу. — Дело сделано. Дай-ка попить, а?
— Конечно, конечно, — заторопилась Павла, бросилась в дом, но с крыльца спросила. — А, может, чайку горячего попьете перед дорогой?
— А что? Ежели горячий, то хорошо, можно и попить, — согласился незнакомец. — А то мне на Четырнадцатый ехать. А в Шабалино у меня сестра живет, я к ней по делу приезжал, заодно попутно и дрова для школы завёз, все равно ведь надо. В вашей школе моя дочь учится, Раечка, она живёт у сестры, у Бурдаковых, — человек говорил быстро, стремительно, так, как и складывал дрова.
Павла вспомнила Раечку, тихую кареглазую девчушку, всегда восторженно смотревшую на учительницу. Она завела гостя в дом, где было тепло и уютно, не то, что в первый день приезда. Человек вытер сапоги о половичок возле дверей, перешагнул через порог, глянул в лицо Павлы и остановился в нерешительности, почему-то сбился с быстрого окающего говорка:
— Может… неудобно это вам, — перешел неожиданный гость на «вы». — Это… чаем поить меня?
— Ну что вы! — поспешила его успокоить Павла. — Чай готов, горячий. И даже щи есть. Хотите?