Дорога скорби
Шрифт:
Завтра он тоже будет на озере. Может, нам всем там встретиться?
Мы договорились о времени – и встретились. Когда мы приехали, Джонатан был на воде.
– Вот он, – указал Норман.
Стремительная фигура в алом костюме взлетела по трамплину, взвилась в воздух, перекувыркнулась и опустилась на воду на обе лыжи.
– Это – Джонатан? – недоверчиво спросил Арчи.
– Он самый, – сказал Норман. – Я бывал здесь понемногу все эти дни. У него не только прирожденное чувство равновесия, но он еще и бесстрашен.
Мы с Арчи молча смотрели, как
Однако радость его заметно потускнела от мрачного предчувствия, когда он увидел застывшее на лице Арчи ошеломленно-бесстрастное выражение. Я принес из машины спортивную сумку, вручил ему и сказал, чтобы он унес ее в раздевалку.
– Ладно, – ответил он.
Джонатан ухватился за ремень сумки и пошел к раздевалке босиком, унося свои лыжи.
– Невероятно, – сказал Арчи, но он в жизни на лыжи не вставал.
– Это только начало, – отозвался Норман. Через несколько минут, в течение которых мы говорили об Эллисе, к нам приблизился некто в синем спортивном костюме, в черных кроссовках, бейсболке и темных очках, с листом бумаги в руке. Он остановился футах в пятнадцати от нас.
– В чем дело? – озадаченно спросил его Норман, как незнакомца. Вам что-то нужно?
– Сними очки и бейсболку, – сказал я. Он снял. Полосатые волосы Джонатана приняли свое обычное положение, взгляд был устремлен на меня. Я чуть кивнул ему, он подошел ближе и протянул Норману бумагу.
Арчи выглядел совершенно не заинтересованным. Норман прочел вслух то, что я написал на этом листе.
– "Джонатан, это эксперимент. Пожалуйста, надень одежду, которая лежит в сумке. Надень бейсболку, козырек надвинь пониже, чтобы скрыть лицо.
Надень темные очки. Возьми эту записку. Подойди ко мне, остановись в нескольких футах и ничего не говори. Хорошо? Спасибо. Сид". – Норман опустил бумагу, посмотрел на у Джонатана и тупо сказал:
– Черт побери.
– Ну как? – спросил меня Джонатан.
– Отлично, – сказал я.
– Можно мне теперь переодеться?
Я кивнул, и он беззаботно убежал.
– Он выглядит совершенно иначе, – удивленно прокомментировал Арчи.
– Я совсем его не узнал.
– Вы смотрели программу Эллиса, о которой я писал в рапорте? спросил я Нормана.
– Кассету с наклейками, которые гласят, что это собственность миссис Линды Фернс? Да, смотрел.
– Когда Эллис сидит на полу с детьми, – сказал я, – он одет в темный спортивный костюм с открытым воротом. Шапочку с большим козырьком он сдвинул на затылок. Он выглядит молодым. Мальчишкой. Дети открываются ему... любят его... В нагрудном кармане у него темные очки.
– Но он не мог, – помолчав, сказал Норман. – Он не мог надеть для съемок эту одежду, если она была на нем, когда он уродовал пони Фернсов.
– О да, он мог. Это сильно забавляло его. Ничто не доставляет
– Бейсболка, – задумчиво сказал Арчи, – совершенно меняет очертания головы.
Я кивнул.
– Бейсбольная шапочка и спортивный костюм любого могут сделать незаметным.
– Мы никогда не сможем это доказать, – сказал Норман.
Джонатан, уже переодевшийся, подошел к нам сутулясь и с обычным полунасмешливым выражением на лице. К Арчи тут же вернулось его раздражение.
– Это вам не дорога в Дамаск, – пробормотал я.
– Черт вас побери, Сид, – свирепо бросил Арчи и расхохотался.
– О чем вы толкуете? – спросил Норман.
– Обращение святого Павла на пути в Дамаск произошло как удар грома, – объяснил Арчи. – Сид советует мне не ожидать немедленных чудес у озера.
Джонатан, не слушая, протянул мне сумку.
– Хорошая идея, – сказал он. – Никто меня не узнал.
– Вблизи узнают.
– И все же это риск, – возразил Норман.
– Я вам говорю, что все дело в риске, – сказал я.
– Это бессмысленно.
– В том, чтобы отрубить ногу лошади, смысла нет. Половина людских поступков не имеет смысла. У каждого свое представление о смысле.
Я вернулся обратно в Лондон.
Мне звонили столько, что в автоответчике кончилась кассета. Среди общего потока оскорблений три звонка касались дела, которое я заварил. Все три были от владельцев покалеченных лошадей, и в них звучало эхо непоколебимой убежденности Линды Фернс.
Леди из Челтенхэма: "Печально, что вы могли так обмануться. Эллис совершенно невиновен. Я бы не подумала, что вы ему завидуете, но так говорят все газеты. Простите, Сид, но вам не стоит больше появляться у нас".
Разгневанный ланкаширский фермер: "Вы идиот, вам это известно? Эллис Квинт! Вы тупица. Жокеем вы были отличным. Бросьте эти претензии на звание Шерлока Холмса. Мне вас жаль, парень".
Леди из Йорка: "Как вы могли? Милый Эллис! Я должна сказать, что он стоит десяти таких, как вы".
Я выключил критикующие голоса, но они продолжали звучать в моем мозгу.
Пресса более или менее следовала в направлении "Памп". Эллис улыбался с фотографий на страницах почти всех газет. Суд прессы постановил, что Эллис Квинт – несправедливо обвиненный герой, а Сид Холли – вертлявая завистливая шавка, хватающая его за пятки.
Я знал, что будет плохо, так откуда это желание разбить голову о стену? Я всего лишь человек, и нервы у меня не из вольфрама, что бы об этом ни думали.
Четверг прошел примерно так же. Я все еще не разбил себе голову. Хотя и был к этому близок.
В среду Эллис опять предстал перед судом, и на этот раз его выпустили под залог. Позвонил Норман.
– Уши заткнули? – спросил он. – Как в прошлый раз?
– Наглухо, – уверил его я.
– Все было решено заранее. Заседание заняло две минуты. Только чтобы объявить решение. Пресса приехала, когда все уже кончилось. Эллис встретил их уже на свободе, широко улыбаясь.