Дорога смерти

Эминеску Анни

— Держись, Алекс. Давай, малышка, я рядом.

В этот момент вошла миссис Джекман (она вытирала руки полотенцем):

— Давай, Эйтор, быстро и тщательно помой руки. Времени мало.

Я не задавал лишних вопросов — я просто действовал, отключив все чувства, иначе я бы упал в обморок рядом с Алекс. Я старался не смотреть, что доктор Джекман делает с Алекс, — я только выполнял ее требования подать тот или иной инструмент.

Примерно через пятнадцать минут я услышал легкий шлепок, а затем комнату заполнил крик ребенка.

Я поднял глаза на доктора. Она протягивала мне окровавленного младенца:

— Ну же, Эйтор, возьми сына! Позади тебя полотенце, оно стерильно — заверни малыша.

Я с трепетом взял ребенка на руки (он практически помещался в моих ладонях) и завернул его в махровое полотенце, как было велено. Малыш нещадно кричал. Сын, мой сын! Я почувствовал, что мое лицо стало влажным от слез. Я поднял взгляд на доктора Джекман.

— Отнеси его в ту комнату, где я вас принимала, положи на кушетку и немедленно возвращайся.

Я быстрым шагом вышел из комнаты и тут же столкнулся с Тори и Матиасом. Они подошли ко мне. Я протянул сына Тори.

— Отнеси его в ту комнату, — я указал на соседнюю дверь, — и посмотри там за ним.

Тори взяла ребенка, она была напугана не меньше меня.

— Что с Алекс? — голос Матиаса дрожал.

— Я не знаю, она без сознания. — Я развернулся и вошел обратно.

— Ты долго. Вот, принимай — это девочка. Второе полотенце там же, если не заметил.

Я бережно завернул малышку и прижал к груди. Она кричала громче брата.

— Что дальше? — хрипло спросил я.

— Дальше я буду бороться за жизнь Алекс: кровотечение не останавливается.

На ее последних словах в комнату ворвался молодой мужчина:

— Джекман! Твой сын сказал, что нужна помощь.

Миссис Джекман напряжённо улыбнулась:

— Да, Уилл, у девочки кровотечение, помощь очень нужна. — Она посмотрела на меня с грустью, отчего мое сердце зажало в тисках. — Иди, Эйтор, ты молодец. Это мой помощник. У него неоконченное медицинское образование, но, поверь, он намного грамотней большинства врачей с двумя высшими. Алекс в надежных руках.

Я кивнул. Мне ничего не оставалось, как только выйти за дверь, оставляя Алекс снова бороться за свою жизнь.

Когда я вошел, Тори поднялась с кушетки. Её серо—голубые глаза блестели от слез. Матиас стоял, облокотившись на стену, его веки были опущены. У меня не было сил, я морально измотался. Глаза Матиаса распахнулись и встретились с моими.

— У Алекс кровотечение, доктор Джекман делает все возможное, чтобы спасти ее, — устало произнес я.

Тори села обратно. Ее губы задрожали, она всхлипнула и опустила глаза на малыша:

— Как же так, Эйтор? Эти крошки не могут остаться без матери!

По щекам Виктории покатились крупные слезы.

— Нет! — мы с Матиасом выкрикнули это одновременно.

Я посмотрел на него. Он тяжело сглотнул и подошел ко мне:

— Могу я взять ребенка?

Тебе не помешает присесть: ты бледен и тебя трясет. И я не сомневаюсь, Алекс выкарабкается. Она Боец с большой буквы.

Я посмотрел на возившуюся у меня в руках дочь (она все продолжала кричать, а вот сын уже молчал) и протянул малышку Матиасу. Он очень аккуратно взял ее, не отрывая глаз от ее красненького сморщенного личика.

— Это девочка. — Поведал я. — Мы уже придумали имена с Алекс, так что познакомьтесь с Катариной Элейн Лейва, — я вернул взгляд к Тори. — А у тебя в руках мальчик — Лукас Эдуарду Лейва.

Я подошел и сел рядом с Тори. Откинув полотенце с личика сына, я с жадностью рассматривал его. Рано еще судить, но мне казалось, что и Катарина, и Лукас — копии Алекс, разве что волосы темные, как у меня. Глаза рассмотреть я не смог. Я протянул руку и кончиком пальцев коснулся нежной щечки сына. По телу прошелся ток, мое оцепенение начало сходить на нет, нахлынуло сразу множество эмоций: радость, нежность, паника, безумный страх за жизнь Алекс и любовь — бесконечная, всепоглощающая, останавливающая мое сердце любовь к Алекс и моим детям. Матиас тихо что—то бормотал себе под нос, укачивая Катарину. Я облокотился спиной о стену и закрыл на секунду глаза, но тут же распахнул их: картина окровавленной Алекс, лежащей без сознания, не покидала меня.

Так, не разговаривая, каждый погруженный в свои мысли, мы просидели чуть меньше получаса. Я забрал дочь у Матиаса, он с неохотой вернул мне ее. Я уже хотел снова сесть рядом с Тори, но меня остановила рука Матиаса на плече. Он смотрел в пол. Тихо вздохнув, он поднял взгляд на меня:

— Я хочу извиниться за свое поведение, Эйтор. Я был не прав, я не имел права лезть в вашу с Алекс жизнь. Только сейчас я понимаю, насколько беспардонно себя вел, и мне действительно жаль. Ты любишь Алекс, с тобой она в безопасности, ты идеален для нее. И теперь у вас есть дети — полноценная семья. Я действительно рад за Алекс. — Матиас перевел дыхание и, опустив мое плечо, нервно взъерошил свои волосы. — Все будет хорошо. Алекс не оставит вас одних: она слишком упряма, она пошлёт и бога и черта куда подальше, она будет бороться, как тигрица, за жизнь, за право быть с вами.

Я кивнул. Переложив дочь в одну руку, другую я протянул Матиасу — он без промедления пожал ее.

— Принято. Забудем, все в прошлом.

Матиас неуверенно улыбнулся.

Я опустил взгляд к дочери. Она перестала кричать, но шумно и недовольно сопела. Ее глазки были открыты. Даже через молочную младенческую пелену было уже видно, что глаза ее насыщенно—зеленого цвета — глаза матери.

Я снова развернулся к Тори, намереваясь сесть рядом, и вновь меня остановили. На этот раз в комнату вошла миссис Джекман. Ее лоб был покрыт испариной, губы плотно сжаты, брови сведены — плохой знак.

— Мы остановили кровотечение. Она вне опасности, но очень слаба. На восстановление уйдет много времени, но она должна прийти в себя в течение суток.

Я втянул воздух (все это время я не дышал) и, сделав несколько шагов назад, опустился на кушетку. Тори сжала мое предплечье. Матиас широко улыбнулся:

— Ну, что я говорил?! Это наша Алекс! Она ни перед кем не склонится, даже перед смертью!

Матиас взбудоражено подбежал к доктору и схватил ее в удушающие объятья.