Дорога сворачивает к нам
Шрифт:
И вот в один прекрасный день подкатила голубая, как небо, «Волга». И из нее вышли, поддерживая друг друга, два пожилых человека — наверное, муж и жена.
Муж был высокий, с седыми висками, выбритым до синевы подбородком и в очках, а жена — по плечо ему, толстая, с черными-черными (потом я узнала, что крашеными!) волосами. Она была настоящая толстуха, но платье на ней пестрело крупными яркими цветами.
Женщина шагнула, попала ногой в ямку и тоненьким голоском воскликнула:
— Смотри же, Нарцизас! Ты в очках!
— Смотрю,
Нарцизас — это ведь цветок, милый цветок нарцисс!
А «Ангелок» — уж не Ангеле ли это? Ангеле и у нас в Гургждучай есть, но их никто не называет «ангелочками».
— Бедная наша Иоланта, — вздохнула Ангелок, — такие ямы!
— Ну, такие ямы и в городе найдешь, — возразил Нарцизас. — А она живет у самой дороги. Это главное, Ангелок. Не так ли?
— Иначе мы бы не доехали на «Волге»! — согласилась Ангелок и снова ступила в яму, но больше не вскрикивала. — Смотри, какой лес! Прямо курорт. Понюхай, Нарцизас, какой воздух! Не воздух, а чистый озон!
— Я говорил, что Иоланте не так уж плохо в деревне!
— И палисадники, какие красивые палисаднички! Поди сюда, деточка. Вы не продаете цветы?
Этой деточкой, разумеется, был не кто иной, как я, Марите Станкунайте.
Я, как всегда, потащилась за приезжими и сразу угадала, что это не обычные люди, кто-то очень обрадуется, когда увидит их.
Они уже дважды упомянули имя Иоланты. И в Гургждай, и, наверное, в десятке окрестных деревень найдете лишь одну-единственную Иоланту — нашу учительницу!
Но почему они спрашивают, не продам ли я цветы? Неужели где-нибудь цветы продаются и покупаются, как яйца или масло?
— Мы заплатим, крошка! — помахала женщина красивой сумочкой в красную крапинку, прислонившись поудобнее к забору нашего палисадника.
Я покраснела, оттого что меня назвали крошкой, засмущалась и не могла с места двинуться. А когда спохватилась, что нехорошо стоять так, будто вкопанная, бросилась к цветам.
Я рвала, что под руку попадет: настурции, ноготки, едва распустившийся жасмин. Нарвала большой-большой букет, добавила зеленых веточек, хоть у меня и дрожали руки.
— Денег не надо, нет, нет! — отказалась я от новенького бумажного рубля. — Мы цветы не продаем!
Женщина никак не могла понять, почему я не беру денег, но ее муж, видно, понял, стал отговаривать жену:
— Я тебе говорил, Ангелок, что в деревне другие люди. Я говорил, что нашей девочке там будет неплохо.
Я еще раньше подумала, что это родители Иоланты. Те самые, кого она ждет не дождется. Потому и цветов охапку нарвала!
А теперь уж было нечего больше сомневаться, и я радовалась, что нарвала такой большой букет. Я подарила цветы им, а они, конечно, подарят Иоланте…
— Жаль, крошка, мы не захватили с собой конфет, — сокрушалась женщина. — Я бы тебя отблагодарила.
Но мне было так хорошо, что больше ничего и не хотелось. Только бы побыстрее
А когда я осмелилась поднять глаза и пригляделась к женщине вблизи, убедилась, что в ее полном лице, в плечах, в руках, даже в цветастом платье, проглядывает Иоланта.
Конечно же, это мама Иоланты, они похожи, хоть Иоланта стройная и серьезная, а мать толстушка и щебечет тонким голоском.
— Какая школа, какая прелестная школа! — удивлялись они, увидев издали шиферную крышу, акации и баскетбольные столбы.
У меня чесался язык рассказать про кулака Линцкуса, его сына-убийцу и, конечно же, про тайну Казюкаса, но я сдержалась. Отец Иоланты не испугался бы, зато мать — наверняка.
Когда они увидели бегущую навстречу Иоланту, отец снял очки и потер глаза, а мать схватилась за грудь.
— Елка… Елочка! — зашептали оба, больше ничего не в силах вымолвить.
«Елка, Елочка»! — вот как зовут мою учительницу дома.
Учительница прослезилась, и ее мама прослезилась, и седой отец прослезился. Наверное, у меня тоже глаза были на мокром месте, но я не стеснялась плакать.
А вскоре я узнала то, чего до тех пор ни я и никто другой в Гургждучай не подумали бы.
Что старые родители Иоланты не отпускали свою единственную дочь в Гургждучайскую школу! Что Иоланта уехала сама, против их воли. Что они чуть ли не отреклись от дочери, словно она какая-то преступница!
Вы представляете? Иоланте было приготовлено место в Каунасе, а она не захотела на это место и уехала учить ребят к нам, в Гургждучай. И, если бы она не отказалась от места, я бы не научилась мечтать… Хорошо, что она не послушалась!
— Однако здесь вполне приличная деревня, — говорит степенный отец, по имени Нарцизас, снова надев очки.
— Что ты говоришь — деревня… Да тут самый настоящий курорт, а не деревня, — втягивает носом воздух и сушит последние слезы мать Иоланты.
Иоланта счастлива, и я счастлива, потому что сами понимаете… Вы понимаете?
ДОРОГА ВСЕ РАВНО СВОРАЧИВАЕТ К НАМ!
До того привыкли мы к дороге, будто она сто лет мимо нас бежала. Привыкли и люди, и избы, и собаки. Птицы и те научились быстро перебегать колею, чтобы не угодить под колеса. Мы привыкли к чужому стуку в двери и окна в любое время дня и ночи…
Каких только рассказов не наслушались о далеких городах, реках и горах! Вынесешь человеку кружку воды или стакан молока, а он, пока напьется, расскажет, откуда и зачем едет. И мы о себе расскажем.
Ведь теперь и у нас есть, о чем рассказать! Взять хотя бы эту нашу сахарную свеклу возле фермы… Оказывается, людям интересно знать, что какая-то молоденькая учительница и какие-то ученики вырастили самую лучшую свеклу. И про сено, которое ребята убирали, — интересно! Хорошо, что Иоланта придумала… Хорошо, что мечта — это не только мечта, но и свекла и сено!