Дорога тайн
Шрифт:
– Я знаю про бешенство! – крикнул брату Пепе перепачканный в саже мальчик и вытащил из окна съежившуюся собачку. – Я знаю об инъекциях! – завопил маленький мусорщик на брата Пепе.
– Какой прекрасный язык! – заметил Эдвард Боншоу.
Господи, Боже мой, – схоласт совсем не понимает испанского! – подумал Пепе. Пленка копоти покрыла лобовое стекло «фольксвагена», и Пепе отметил, что дворники только размазывают сажу, перекрывая ему вид на дорогу из basurero. Именно потому, что ему нужно было выйти из машины, чтобы очистить ветошью ветровое стекло, брат Пепе рассказал новому миссионеру о Хуане Диего, «читателе
В девочке Лупе было что-то не совсем понятное, вызывающее беспокойство, тогда как мальчик, то есть Хуан Диего, был просто замечательным. Нет ничего противоречивого в том, что четырнадцатилетний мальчик, рожденный и выросший на basurero, научился читать на двух языках!
– Спасибо Тебе, Иисус, – сказал Эдвард Боншоу, когда оба иезуита снова двинулись в путь – в правильном направлении, обратно в Оахаку.
Спасибо за что? – задался вопросом Пепе, когда молодой американец продолжил свою искреннюю молитву.
– Спасибо за мое полное погружение туда, где я больше всего нужен, – сказал схоласт.
– Это просто городская свалка, – еще раз сказал брат Пепе. – За детьми на свалке вполне прилично заботятся. Поверьте мне, Эдвард, – вы не нужны на basurero.
– Эдуардо, – поправил его молодой американец.
– S'i, Эдуардо, – только и нашелся, что сказать Пепе.
В течение многих лет он в одиночку противостоял отцу Альфонсо и отцу Октавио; эти священники были старше и теологически более подкованы, чем брат Пепе. Отец Альфонсо и отец Октавио заставляли Пепе чувствовать себя предателем католической веры – как если бы он был истовым светским гуманистом или кем-то еще хуже. (Можно ли быть кем-то хуже, с точки зрения иезуита?) Отец Альфонсо и отец Октавио знали католические догмы наизусть; пока два священника затыкали за пояс брата Пепе и заставляли его чувствовать себя нетвердым в его вере, их доктринерство было несокрушимо.
В лице Эдварда Боншоу Пепе, возможно, обрел достойного противника этих двух старых иезуитских священников – то есть сумасшедшего, но смелого воителя, который мог бы бросить вызов самой сути миссии в «Ni~nos Perdidos».
Действительно ли молодой схоласт поблагодарил Господа за то, что назвал «полным погружением» в необходимость спасти двух брошенных детей? Неужели американец действительно считал детей свалки кандидатами на спасение?
– Мне жаль, что я не поприветствовал вас должным образом, сеньор Эдуардо, – сказал брат Пепе. – Lo siento, bienvenido [8] , – восторженно добавил он.
8
Извините, добро пожаловать (исп.).
– !Gracias! [9] – воскликнул фанатик. Сквозь вымазанное сажей лобовое стекло они оба могли разглядеть небольшое препятствие впереди на повороте; грузовики объезжали что-то. – Смертельный случай на дороге? – спросил Эдвард
Вороны и драчливая стая собак сражались за какую-то невидимую мертвечину; когда красный «фольксваген-жук» подъехал ближе, брат Пепе подал звуковой сигнал. Вороны разлетелись, собаки разбежались. На дороге осталось лишь пятно крови. Жертва дорожного происшествия, если это была ее кровь, исчезла.
9
Спасибо! (исп.)
– Все съели собаки и вороны, – сказал Эдвард Боншоу.
Еще больше восклицаний об очевидном, подумал брат Пепе.
Хуан Диего вдруг заговорил – мгновенно проснувшись от долгого сна, который, строго говоря, не был сном. (Это было больше похоже на видения, порожденные воспоминаниями, или наоборот; это было то, чего ему не хватало с тех пор, как бета-блокаторы украли его детство и столь важные для него первые годы юности.)
– Нет, это не смертельный случай на дороге, – сказал Хуан Диего. – Это моя кровь. Она капала с грузовика Риверы – Диабло не все успевал слизывать.
– Вы что-то писали? – спросила Хуана Диего Мириам, властная мать.
– Похоже на что-то чернушное, – сказала Дороти, дочь.
Два их не совсем ангельских лица смотрели сверху на него; он знал, что они обе уже побывали в туалете и почистили зубы – их дыхание, в отличие от его собственного, было весьма свежим. Стюардессы суетились в салоне первого класса.
«Катай-Пасифик 841» шел на посадку в Гонконге; в воздухе стоял незнакомый, но приятный запах, определенно не от basurero в Оахаке.
– Мы только собирались разбудить вас, как вы сами проснулись, – сказала ему Мириам.
– Вы же не хотите проспать кекс с зеленым чаем – он почти так же хорош, как секс, – заметила Дороти.
– Секс, секс, секс – хватит секса, Дороти, – сказала ее мать.
Хуан Диего, отдавая себе отчет в том, как, должно быть, скверно пахнет у него изо рта, плотно сжав губы, улыбнулся обеим женщинам. Он мало-помалу начинал осознавать, где он и кто эти две привлекательные женщины. О да – я не принял бета-блокаторы, вспомнил он. Я ненадолго вернулся туда, откуда я родом! – думал он. Как же ему хотелось вернуться туда – до сердечной боли.
А что это такое? У него была эрекция в этом смешном спальном наряде от «Катай-Пасифик», в этой клоунской транстихоокеанской пижаме. Он же не принял даже половинки виагры – эти серо-голубые таблетки вместе с бета-блокаторами остались в его клетчатой сумке.
Хуан Диего проспал более пятнадцати часов полета продолжительностью шестнадцать часов десять минут. Он прохромал в туалет явно более быстрыми и легкими шагами. Его самозваные ангелы (даже если не совсем в категории хранителей) наблюдали за его уходом; похоже, и мать, и дочь относились к нему с любовью.
– Он такой симпатяга, правда? – заметила Мириам.
– Да, он милота, это так, – сказала Дороти.
– Слава богу, мы его нашли, без нас он бы точно пропал! – заметила мать.
– Слава богу, – повторила Дороти; слово «богу» прозвучало несколько неестественно, сорвавшись со слишком спелых губ молодой женщины.
– Думаю, он писал – представляешь, писать во сне! – воскликнула Мириам.
– О крови, капающей из грузовика! – сказала Дороти. – Разве diablo не означает «дьявол»? – спросила она свою матушку, которая только пожала плечами.