Дорога в Лефер

Андреев Николай Юрьевич

– А ну! – Рагмар оскалился.

Олаф окликнул Дельбрюка.

– Вот кто-то сейчас получит за…

Ричард и Рудольф посмотрели на Олафа одновременно. Везучий сглотнул: ещё никогда столь ярко в глазах Ричарда не читалась фраза: "Не лезть, это моё дело". То же самое словно бы крупными алыми буквами было написано во взгляде Рудольфа. Здесь учитель и ученик были похожи как никогда. Но мало кто знал, что кое-что объединяло их сильнее, чем иное родство… *** Учёба Ричарда шла быстрее, чем можно было надеяться – и всё равно она заняла годы. Вот он уже давно брил подбородок от жёстких волосков…А ещё – всё глубже уходил в книги. Пит ему было нельзя: однажды он попробовал в компании с другими подмастерьями пивка, и потерял контроль над собою. Голову начали нещадно атаковать крики умирающих из прошлого, а в настоящем он спалил дотла телегу, оказавшуюся на пути домой… Домой…Школа Дельбрюка

действительно стала его родным домом. Здесь он общался с такими же, как он: сражающимися против мира и лишёнными право на победу и поражение. Ведь мир победить всё равно было нельзя, а проиграть значило потерять самое себя. И все маги сражались, как могли. Но только Ричарду приходилось тяжелее всех. Как-то учитель сказал, что чем сильнее талант, тем сильнее давит мир. – Но почему? – спросил от изумления Ричард. – Таков закон равновесия. Чем сильнее ты можешь повлиять на мир, тем сильнее он бьёт по тебе. Всё просто, Вам, Ричард, так не кажется? Рудольф отрастил короткие усики, слегка располнел и получил привычку ходить, заложив руки за спину. Порой он останавливался, тёр свой подбородок или пощипывал левый ус. В такие моменты в глазах его мелькало нечто страшное. Они становились бездонными, словно небесный океан, и столь же тёмным. А ещё – они сверкали отточенным лезвием стального клинка. И не было ничего страшнее того блеска. Потому что холод в нём и бездушие сочетались смертью. Все уже знали, что к учителю в такое время лучше не подходить. Он всё равно не отвечал на вопросы, устремив всё своё внимание вглубь собственной души. Но потом во взгляде его просыпалась жизнь, лёд таял, тёмное море (или море тьмы?) высыхало, и жизнь продолжалась… Продолжалась ли? Ричард не любил хвастаться, но именно он среди всех учеников и подмастерьев чаще всего общался с учителем. И, возможно, именно Магусу удалось пробраться в дебри души Рудольфа Дельбрюка. Если таковая осталась у этого человека. Он никогда не любил говорить о своём прошлом, точнее, о годах до основания им этой школы. Так, отделывался общими фразами, ну вроде "когда я был молодым, всё было иначе…", но так ведь любой взрослый человек говорит, не так ли? Но вот однажды Ричард сидел в кабинете Рудольфа, когда тому принесли письмо…И письмо это было от уже не жившего на свете человека. Дельбрюк, обычно выпроваживавший из помещения всех посетителей и запиравшийся изнутри до утра, на этот раз Ричарда выгонять не стал. Он прочёл письмо и отложил его в сторону. Поднялся со стула, обитого красной парчой, походил взад-вперёд. Уставился в окно. И ещё – он молчал, и молчание это было красноречивее выступления любого герольда. По щеке его заскользила капелька влаги. Ричард готов был поспорить – солёной влаги. – Знаете, Ричард, какая судьба постигла семерых моих учеников за последние пятнадцать лет? – он спрашивал, стоя к Магусу спиной. – Они погибли? – едва слышно спросил Ричард. Горло свело судорогой, говорить было трудно как никогда. – Можно и так сказать, – вздохнул Рудольф. Что-то стукнуло по стеклу с той стороны. И ещё раз. И ещё. Это дождь это просто дождь. Он был, наверное, холодным, этот ноябрьский дождь, очень холодным – но он был кипятком по сравнению с голосом Дельбрюка. – Только двое из них пали в бою, одного скосила лихорадка. Разгорячённый, Анри выпил воды в полдень, и уже вечером он умер…Остальным повезло куда меньше. Они сошли с ума. Комната наполнилась тенями, которые отбрасывали растекавшиеся по окну ручейки. – Они проиграли в битве с миром. Раздался стук. Сперва Ричард подумал, что это с текло треснуло от веявшего холодом голоса Дельбрюка, но потом понял: это капля. Простая капля дождя. – Говоря проще, сошли с ума. Просто сошли с ума. А их талант был куда как слабее Вашего или моего… Ричарда поражала эта способность Рудольфа в любом состоянии придерживаться светских манер. Даже с нашкодившим учеником он говорил, как глава городского совета с показавшим себя не с лучшей стороны казначеем. То есть когда человека убить хочется десятками разных способов, а приходится растекаться мыслью по древу и соблюдать правила этикета. Даже если хочется вместо слов ударить промеж глаз. Нет, не так: особенно если хочется ударить промеж глаз. – А это значит, что и я… – сглотнул Ричард. Он, конечно же, думал, что если не справится однажды с этими воспоминаниями, то случится нечто плохое. Но чтобы смерть? Хотя… Он уже видел, что такое смерть. И он не боялся этого. Страшнее то, что будет перед нею и после. – И я – тоже, Ричард, тоже мог бы быть, как они, – Рудольф коснулся указательным пальцем левой руки стекла. Там, за окном, вовсю стучал дождь. Мерно так. Будто бы ничего не случилось. А где-то умирали люди. А дождь всё шёл и шёл. А где-то сходил с ума маг. – А какого это – проиграть миру? – задал вопрос Ричард. И тут же пожалел. Плечи Рудольфа поникли. Он обернулся, старый, уставший, почти сдавшийся натиску мира человек. – Каково это, Вы спрашиваете? – глаза его сверкнули. Ричард взглянул в тёмную бездну. Но что же была там, на дне её? Ведь не могла же она быть по-настоящему бездонной! Не могла же?.. Рудольф улыбнулся. Хитро так, со смыслом. И улыбка эта была такой страшной и одновременно (а

может, потому?) завораживающей, что Магус даже подумал: неужели Дельбрюк тоже… – Ненадолго ты станешь…едва ли не столь же сильным, как сам Палач. Но он не придёт за тобою. Сперва. Ни к кому он не приходил в те мгновения упоения силой и властью, ведь, впустив мир внутрь, маг сам становится миром. Соприкасается с теми стихиями напрямую, тогда как до этого лишь усилием воли и мысли направлял их. И это потрясающее чувство. Вседозволенность. Всемогущество. Всесилие. Заметьте, Ричард, я говорю слова на "все". Именно так: если маг до того ограничивал себя каждый день, каждое биение сердца своего смирял, то теперь – вот она, свобода! Никаких рамок! Дельбрюк говорил с упоением, будто бы бедняк об открывшемся ему во сне золотом городе. Но – всё-таки во сне. Сказка была недосягаема и оттого сладка безмерно. Рудольф закатил глаза, и мысли его витали где-то за окраиной этого мира. – А что же приходит потом? – спросил завороженный Ричард. – А потом…Потом…– слова застыли в горле учителя, не желая выбираться наружу. – Потом… ***

– Не лезь, Олаф, это наше дело, – сквозь зубы произнёс Ричард, всё своё внимание обратив на Дельбрюка.

Тот выглядел помолодевшим – и это после стольких лет! Возможно, истерзанный десятками сражений и годами борьбы с миром Ричард выглядел старше своего учителя. Может быть, так оно и было. Ведь когда умираешь каждую ночь, каждое мгновение, впору состариться до срока. А Дельбрюк здесь, отгородившись от окружающего мира, сохранял себя в наилучшем состоянии.

– О Вас ходят легенды, учитель, – Ричард не отрывал взгляда от Дельбрюка.

И кто бы мог сказать, что за чувства бередят его душу? Злость на учителя, изменившего делу всей своей жизни и запершегося здесь? Зависть: ведь Магусу приходится тратить жизнь свою на разъезды по миру во имя заработка на книги, тогда как…А, ладно! Кто их поймёт, магов?

– Большая часть из них выдумана пьяницами, ещё половину переврали, об оставшемся даже я судить не возьмусь.

Дельбрюк улыбнулся точь-в-точь как в прежние годы. Легко так, отчего усики его несколько топорщились, мягко. Столько тепла прежде было в этой улыбке! Сейчас же – холод, и больше ничего.

– Зачем всё это, учитель? – Ричард обвёл глазами замковый дворик.

– Вы хотите узнать, зачем эта клетка? Для мира, мой дорогой ученик, для мира. Я сковываю мир внутри меня. Хотите заглянуть?

Рудольф сделал шаг вперёд, а Ричард двинулся ему навстречу. Они остановились в полушаге друг от друга. Ричард поднялся на цыпочки: только сейчас Олаф понял, что ученик ростом ниже учителя. Быть может, ростом мага измерялся талант…Хотя Везучий страстно надеялся, что Магус будет посильнее Дельбрюка. Иначе им несдобровать! Ведь Рудольф…

– Загляните в мою душу, Ричард. Если, конечно, не боитесь, – от этой улыбки лапы мороза расползались по коже.

И Ричард заглянул…И отшатнулся. Он увидел там тьму. Но тьму – живую, клокочущую…Души у Рудольфа больше не было: она погибла в боях с миром, и только безумье кое-как защищало Дельбрюка. А то, что он был безумен, ученик понял очень быстро. Рудольф был…другим, совсем другим. Он уже больше не был тем мудрым учителем, оплакивавшим каждую смерть своих учеников. Теперь он выстроил из собственных грёз замок и придал ему видимость жизни. Но – только видимость. На большее маги не способны. Ведь сражающийся с миром, с самой природой, не сможет призвать их на помощь в своём трудном деле.

Ричард отшатнулся. Он, единственный, понял. Понял то, чего другие понять не смогли, сколько не бились над загадкой Безумного мага, невесть откуда взявшегося в здешних местах лет пять назад.

– Вы поняли, мой дорогой ученик, – нет, тепла в той улыбке не появилось, была только тень его.

На большее Рудольф был просто не способен, а потом можно было считать эту улыбку самой счастливой за прошлые годы.

– Вы поняли, мой дорогой ученик…

Он понурил голову, великий маг, скрывшийся здесь, чтобы спасти мир от самого себя.

– Вы сами захотели уйти, учитель? Чтобы закрыть остальных от того, что станется с Вами? – Ричард говорил это с жалостью и участием.

– Да, Вы поняли…

Рудольф бросил взгляд на орка и наёмника. Он узнал Олафа и кивнул ему в знак приветствия. В Дельбрюке осталось многое, очень многое от прошлых лет. Только одного не было: души. Она была уничтожена миром. Но так ли это плохо? Ведь многие люди не верили в душу…Разве может быть плохо от исчезновения того, что вообще не существует? Но душа у Рудольфа была. Когда-то.

– А теперь я не чувствую. Вечерами – если это так можно назвать – я хочу броситься с вершины той башни. Последнее, что во мне теплится – это моя воля. Я не могу сдаться. Иначе мир проникнет в мой разум, сломит его и подчинит себе. А потом…А потом Вы сами знаете, Ричард, многие легенды о полыхавших неделями, месяцами, годами пожарах. "Города выгорали, пылая призрачным огнём, и не было спасенья ни над землёй, ни под землёй от этого ненастья. Мир избавлялся от заразы – людей. И Палач зорко следил, чтобы ему этого не удалось окончательно. Но сам же Великий хранитель страстно желал, чтобы как можно больше городов и селений выгорело от магического пожара". Помните эти строки, Ричард?

Дельбрюк вновь улыбнулся. Осколки льда – вот чем были его улыбки. Конечно же, Ричард помнил строки "Осени Хэвенхелла" Эйка Ёханки. Злая хроника – и правдивая. Её зубрили все подмастерья, чтобы знать, кто творил магию до них. Ричард помнил – и потому он понял. Лучший ученик, он знал, что ему никогда не превзойти учителя – и что даже от поражения самого Магуса может сгореть целый континент. Такова была цена таланта. А ещё…Он бы радовался, если бы радость была холодной как воды из полыньи, каждому погибшего от его рук живому существу. Так мир отвечал за удары по себе. Чем сильнее маг – тем сильнее удар. Но удар приходит после. А потому каждый маг на склоне лет гадал, как же ему суждено бороться?.. И как ему суждено пасть в сражении с миром?..

– И потому я прошу Вас…Я прошу тебя, Ричард. Подари мне покой…

Даже Олаф…Да что там Олаф? Даже Рагмар широко раскрыл глаза, едва услышав это.

– Ты пойми, я устал сражаться…С каждым днём мир всё ближе и ближе к моему разуму. Я потерял душу, но вместе с волей я потеряю самого себя. Тьма стучится в этот мир через меня. Но…убить сам себя я не могу. Ты же знаешь…

Дельбрюк никогда не обращался на "ты" к кому бы то ни было. А это могло значить только одно: действительно наступают последние времена для Дельбрюка.