Дорога в никуда. Часть первая. Начало пути
Шрифт:
Голодали и мёрзли все рабочие семьи, но не это возмущало Лидию, а то, что голод и холод переносит и ее семья, семья коммуниста, активного борца с царским режимом и временным правительством. Разве о такой жизни после революции она мечтала, когда выходила замуж, чтобы на четвертом десятке иметь вот такую хибару, которую к тому же почти нечем топить, а главное нечем кормить детей. Разве это полтора десятка лет назад обещал ей Василий, работавший тогда учеником у ее отца?... Отец Лидии был рабочим, но рабочим уникальным. Он выучился работать на всех видах станков, токарном, фрезерном, сверлильном... и на всех работал виртуозно. Никто из рабочих не получал столько жалованья, сколько ее отец, никого так не
– Что твой батя горбатится, хозяевам угождает? Они его всё равно никогда за ровню держать не будут, человеком считать. А я ... я жизнь положу, но всех этих хозяев сковырну, чтобы не их, а наша власть была, рабочая...
Нелегко складывалась их семейная жизнь. Отцу не нравился "бунташный" жених дочери. Она вышла за Василия против его воли. И вот после стольких лет лишений и тревог, обысков, арестов мужа, ношения передач в тюрьмы, когда она уже и сама перестала верить, что обещанное им "светлое завтра" наступит, то про что пелось в песне, которую под ее аккомпанемент часто пели товарищи Василия:
Слезами залит мир безбрежный, Вся наша жизнь - тяжёлый труд, Но день настанет неизбежный, Оковы тяжкие падут...И вот, наконец, свершилось - оковы пали, занялась заря нового мира, рабочий класс объявлен гегемоном, то есть стал правящим в России. То, что далеко не все рабочие выйдут теперь в баре Лидия понимала - это невозможно, кто-то должен продолжать работать. Но активисты-революционеры, бывшие подпольщики, такие как её Василий? Разве он не заслужил высокую руководящую должность? И ей как жене, разделившей с мужем все тяготы революционной борьбы, тоже положена должность. Тем более, что среди жён прочих рабочих нет ни то что с гимназическим образованием, мало просто грамотных, умеющих читать и писать. Она ещё не старая и хочет успеть насладиться жизнью, так же как ею наслаждались при царе дворянки и купчихи, матери её гимназических соучениц. Она тоже хотела иметь свой большой дом, одеваться в хорошо сшитые модные платья, душиться дорогими духами, носить золотые и бриллиантовые украшения, танцевать на балах, ходить в оперу и на балет, ездить по заграницам, есть изысканную пищу, есть вдоволь, иметь возможность выучить и хорошо устроить в жизни детей...
Именно сегодня в этот вьюжный февральский день Василий собирался повидаться со своим давним товарищем по дореволюционному подполью, который сумел "зацепиться" в Петросовете. С завода, где Василий занимал ничтожный пост главы профсоюзного комитета, он должен был сходить в Петросовет и там с ним переговорить. Но что-то очень долго его не было. Что бы это могло означать? Лидия всё больше нервничала - в Петрограде, особенно по ночам был настоящий преступный разгул.
Василий пришёл чуть не к полуночи. Вошёл хмурый весь в снегу, на плече мешок - получил на заводе паёк на неделю.
– Что так поздно... забыл, что мы тут с утра без хлеба сидим?!- не смогла сдержаться Лидия, хотя за пять минут до этого готова была простить мужу всё, лишь бы он вернулся живым домой. Вглядываясь в плохо выбритое лицо Василия, она
– Так уж вышло... Чем это в доме воняет, опять буксу жгла?- лицо Василия исказила гримаса.
– А что, замерзать прикажешь, дров-то, сам знаешь, только на растопку осталось!- вновь повысила голос Лидия.
Василий разделся, и когда жена стала разбирать принесённым им паёк, добавила света, выкрутив побольше фитиль керосиновой лампы, он отвернулся чтобы не дышать в ее сторону. Однако Лидии всё равно стало ясно, что муж выпивши.
– Это ещё что за новости? Мы же с тобой уже говорили об этом, а ты опять? Семья с голоду чуть не пухнет, а он где-то шляется и водку пьет!- всё больше заводилась Лидия.
– Тише ты... ребят разбудишь. Как будто не знаешь, где я шлялся. Думаешь, это дело можно без выпивки сладить? Я ж тебе говорил, что мы с Пашкой этим старые кореша, в 12-м году забастовочный комитет возглавляли. С ним и пил, в кабинете. Вспомнили молодость, поговорили... Потому и припозднился,- пояснил своё состояние Василий.
– Толк-то хоть есть какой с тех разговоров?- недоверчиво спросила Лидия.
– Ладно... Ты Лид лаяться-то перестань,- уклонился от прямого ответа Василий и прошёл к умывальнику.
– Есть-то будешь?... Только у меня одна картошка,- уже не так воинственно заговорила Лидия.
– Не, не надо. Я ему чекушку спирта с завода принёс, а у него закусь знатная была... Тушёнка с военного склада. У них в Совете паёк не как у нас, неплохо харчятся. Там я у него и со стола втихаря стянул. На вот, завтра ребят побалуешь,- Василий из кармана пальто достал помятую сдобную булку, пару баранок-сушек и несколько мелких кусочков пилёного сахару.
– Ишь ты. Небось, не только харчи и мануфактуру они там имеют,- Лидия быстро спрятала принесённые мужем гостинцы в буфет - завтра у сыновей будут лакомства, которых они уже наверное с полгода не видели.- Как сходил-то, что там тебе твой Пашка порассказал?
– Да ничего особенного,- Василий подошёл к столу, подкрутил фитиль лампы.- Керосин экономить надо, сказали что да конца месяца больше выдавать не будут.
– Да и шут с ними, лучину жечь будем. Ты не тяни, говори как сходил-то,- Лидия пытала мужа, ибо надеялась, что он если не для себя, то хотя бы для неё сумеет выхлопотать место в какой-нибудь казенной организации, чтобы и она смогла получать паек - на два-то пайка прожить куда легче.
Василию не хотелось сейчас говорить о своей встрече со старым другом. От выпитого спирта и тяжёлого духа тлевшей в печке буксы у него разболелась голова - хотелось лечь спать. Но жена в его положение войти не захотела и пришлось отчитываться.
– В общем, там Лида дела не будет. Это мне и Пашка объяснил, да я и сам прежде чем его нашёл по коридорам походил, посмотрел и понял - нашего брата туда не допустят,- со вздохом признался Василий.
– Как это не допустят, а сам-то друг твой, как туда пристроился, на спецпаёк, да ещё в кабинете сидит!?- на бледных щеках Лидии появился нездоровый, лихорадочный румянец.
– Сам-то? Это отдельный разговор. Да и кто он там, мелочь на побегушках, и кабинет то не его. Пойми Лид, там Зиновьев сидит, жидяра, всех своих понаставил. Он же брата моего не знал, и я с ним никогда не встречался, меня он туда не возьмёт.
– Постой, он что туда одних евреев напристраивал? Но ведь друг-то твой не еврей, такой же рабочий, как и ты.
– Погоди. Что ты меня всё путаешь,- Василий болезненно поморщился и потёр виски.- Не евреев, а своих, тех, кого он лично знает, работал в подполье, в эмиграции. А Пашка с ним работал, когда "Правду" здесь распространял. Но я ещё раз тебе говорю, он там в Совете никто, а потому помочь не может.