Дорога в рай
Шрифт:
Мы молча сидели на белой скамье и следили за тем, как крошечный кукольный человечек начал проделывать какие-то манипуляции с головой женщины. Действовал он осторожно, в этом сомнений не было, осторожно и медленно, и то и дело отступал, чтобы обдумать, как быть дальше, и несколько раз припадал к земле, чтобы посмотреть на голову под другим углом. Как только он оставлял женщину, та снова принималась изгибаться всем телом и напоминала мне собаку, на которую впервые надели ошейник.
– Она застряла, – произнес сэр Бэзил.
Мужчина подошел к скульптуре с другой стороны, где находилось тело женщины, и обеими руками
Краешком глаза я увидел, как сэр Бэзил едва заметно закивал головой.
– Однажды у меня застряла рука в банке с конфетами, – сказал он, – и я никак не мог ее оттуда вынуть.
Мужчина отошел на несколько ярдов и встал – руки в боки, голова вскинута. Женщина, похоже, что-то говорила ему или скорее кричала на него, и, хотя она не могла сдвинуться с места и лишь изгибалась всем телом, ноги ее были свободны, и она ими вовсю топала.
– Банку пришлось разбить молотком, а матери я сказал, что нечаянно уронил ее с полки.
Он, казалось, успокоился, напряжение покинуло его, хотя голос звучал на удивление бесстрастно.
– Думаю, нам лучше пойти туда, может, мы чем-нибудь сможем помочь.
– Пожалуй, вы правы.
Однако он так и не сдвинулся с места. Достав сигарету, он закурил, а использованную спичку тщательно спрятал в коробок.
– Простите, – сказал он. – А вы не хотите закурить?
– Спасибо, пожалуй, и я закурю.
Он устроил целое представление, угощая меня сигаретой, давая прикурить, а спичку снова спрятал в коробок. Потом мы поднялись и неспешно стали спускаться по поросшему травой склону.
Мы молча приблизились к ним, войдя в сводчатый проход, устроенный в тисовой изгороди; для них наше появление явилось, понятно, полной неожиданностью.
– Что здесь происходит? – спросил сэр Бэзил.
Он говорил голосом, который не предвещал ничего хорошего и который, я уверен, его жена никогда прежде не слышала.
– Она вставила голову в прорезь и теперь не может ее вынуть, – сказал майор Хэддок. – Просто хотела пошутить.
– Что хотела?
– Бэзил! – вскричала леди Тэртон. – Да не стой же ты как истукан! Сделай что-нибудь!
Видимо, она не могла много двигаться, но говорить еще была в состоянии.
– Дело ясное – нам придется расколоть эту деревяшку, – сказал майор.
На его седых усах запечатлелось красненькое пятнышко, и так же, как один-единственный лишний мазок портит всю картину, так и это пятнышко лишало его спеси. Вид у него был комичный.
– Вы хотите сказать – расколоть скульптуру Генри Мура?
– Мой дорогой сэр, другого способа вызволить даму нет. Бог знает, как она умудрилась влезть туда, но я точно знаю, вылезти она не может. Уши мешают.
– О боже! – произнес сэр Бэзил. – Какая жалость. Мой любимый Генри Мур.
Тут леди Тэртон принялась оскорблять своего мужа самыми непристойными словами; и неизвестно, сколько бы это продолжалось, не появись неожиданно из тени Джелкс. Скользящей походкой он молча пересек лужайку и остановился на почтительном расстоянии от сэра Бэзила в ожидании его распоряжений. Его черный наряд казался просто нелепым в лучах утреннего солнца, и со своим древним
– Могу я для вас что-нибудь сделать, сэр Бэзил?
Он старался говорить ровным голосом, но не думаю, чтобы и лицо его оставалось бесстрастным. Когда он взглянул на леди Тэртон, в глазах его сверкнули торжествующие искорки.
– Да, Джелкс, можешь. Ступай и принеси мне пилу или ножовку, чтобы я мог отпилить кусок дерева.
– Может, позвать кого-нибудь, сэр Бэзил? Уильям хороший плотник.
– Не надо, я сам справлюсь. Просто принеси инструменты и поторапливайся.
В ожидании Джелкса я отошел в сторону, потому что не хотелось более слушать то, что леди Тэртон говорила своему мужу. Но я вернулся как раз к тому моменту, когда явился дворецкий, на сей раз сопровождаемый еще одной женщиной, Кармен Лярозой, которая тотчас бросилась к хозяйке.
– Ната-лия! Моя дорогая Ната-лия! Что они с тобой сделали?
– О, замолчи, – сказала хозяйка. – И прошу тебя, не вмешивайся.
Сэр Бэзил стоял рядом с головой леди, дожидаясь Джелкса. Джелкс медленно подошел к нему, держа в одной руке ножовку, в другой – топор, и остановился, наверное, на расстоянии ярда. Затем он подал своему хозяину оба инструмента, чтобы тот мог сам выбрать один из них. Наступила непродолжительная – не больше двух-трех секунд – тишина; все ждали, что будет дальше, и вышло так, что в эту минуту я наблюдал за Джелксом. Я увидел, что руку, державшую топор, он вытянул на какую-то толику дюйма ближе к сэру Бэзилу. Движение казалось едва заметным – так, всего лишь чуточку дальше вытянутая рука, жест невидимый и тайный, незримое предложение, незримое и ненавязчивое, сопровождаемое, пожалуй, лишь едва заметным поднятием бровей.
Я не уверен, что сэр Бэзил видел все это, однако он заколебался, и снова рука, державшая топор, чуть-чуть выдвинулась вперед, и все это было как в карточном фокусе, когда кто-то говорит: "Возьмите любую карту", и вы непременно возьмете ту, которую хотят, чтобы вы взяли. Сэр Бэзил взял топор. Я видел, как он с несколько задумчивым видом протянул руку, приняв топор у Джелкса, и тут, едва ощутив в руке топорище, казалось, понял, что от него требуется, и тотчас же ожил.
После этого происходящее стало напоминать мне ту ужасную ситуацию, когда видишь, как на дорогу выбегает ребенок, мчится автомобиль, и единственное, что ты можешь сделать, – это зажмурить глаза и ждать, покуда по шуму не догадаешься, что произошло. Момент ожидания становится долгим периодом затишья, когда желтые и красные точки скачут по черному полю, и даже если снова откроешь глаза и обнаружишь, что никто не убит и не ранен, это уже не имеет значения, ибо что касается тебя, то ты все видел и чувствовал нутром.
Я все отчетливо видел и на этот раз, каждую деталь, и не открывал глаза, пока не услышал голос сэра Бэзила, прозвучавший еще тише, чем прежде, и в голосе его послышалось недовольство дворецким.
– Джелкс... – произнес он.
И тут я посмотрел на него.
Он стоял с топором в руках и сохранял полнейшее спокойствие. На прежнем месте была и голова леди Тэртон, по-прежнему торчавшая из прорези, однако лицо ее приобрело пепельно-серый оттенок, а рот то открывался, то закрывался, и в горле у нее как бы булькало.