Дорога в Сарантий
Шрифт:
– Ты… твои слуги, говоришь, остались на улице, мой добрый господин?
– Всего один слуга, нанятый на границе, чтобы сопровождать меня до Тракезии. Есть причины, по которым Гезию и императору полезнее, чтобы я путешествовал без помпы. Ты держишь имперский постоялый двор. Должен понимать. – Рыжебородый быстро улыбнулся, потом прижал палец к губам.
Гезий. Канцлер. Этот человек назвал его по имени, у него подорожная с его личной печатью и подписью.
Тут Касия все же начала молиться, про себя. Не обращаясь по имени к какому-то определенному богу, но от
Она видела, как он вернул гостю подорожную. Монета исчезла. Касия так никогда и не научилась улавливать движение, которым Моракс прятал подобные подношения. Он остановил ее, опустив ладонь ей на плечо.
– Деана! – рявкнул он, увидев, как та идет по общему залу. Деана поспешно бросила охапку дров и подбежала к ним. – Отнеси на кухню этот кувшин и скажи Бредену, чтобы отнес самую большую ванну в комнату над кухней. Немедленно. Вы двое ее наполните. Бегом, чтобы вода не успела остыть. Потом ты будешь прислуживать его светлости. Если у него будут хоть малейшие жалобы, запру в винном погребе на ночь. Понятно?
– Не надо называть меня «его светлостью», прошу тебя, – тихо произнес рыжебородый. – Я путешествую таким образом не без причин, запомни.
– Конечно, – раболепно согласился Моракс. – Конечно! Прости меня! Но как мне тебя…
– Пусть будет Мартиниан, – ответил гость. – Мартиниан Варенский.
– Мыши и кровь! Что ты делаешь?
– Еще не знаю, — честно ответил Криспин. – Но мне нужна твоя помощь. Тебе эта история кажется правдивой?
Линон после первой яростной вспышки мгновенно притихла. Она неожиданно долго молчала, потом ответила:
– По правде сказать, да. Но правда и то, что мы ни в коем случае не должны вмешиваться. Криспин, с Днем Мертвых не шутят. – Она еще никогда не называла его по имени. «Недоумок» было ее любимым обращением.
– Я знаю. Прояви терпение. Помоги, если можешь.
Он посмотрел на приземистого, толстого, с покатыми плечами хозяина постоялого двора и вслух сказал:
– Пусть будет Мартиниан. Мартиниан Варенский. – Он помолчал и доверительно прибавил: – И благодарю тебя за предупредительность.
– Конечно! – вскричал хозяин. – Меня зовут Моракс, и я полностью к твоим услугам, мой… Мартиниан. – Он даже подмигнул. Жадный, мелочный человек.
– Лучшая комната расположена над кухней, — молча сказала Линон. – Он выполняет твою просьбу.
– Ты знаешь этот постоялый двор?
– Я знаю большинство из них на этой дороге, недоумок. Ты нас ведешь в опасные воды.
– Я плыву в Сарантий. Конечно, это опасно, – ответил ей Криспин. Линон фыркнула и замолчала. Другая девушка, с темнеющим синяком на щеке, взяла у светловолосой кувшин. Они обе
– Позволь предложить тебе к ужину самое лучшее кандарийское красное вино, – сказал хозяин, потирая Руки, как делают, кажется, все содержатели постоялых дворов. – Конечно, за вполне умеренную дополнительную плату, но…
– У тебя есть кандарийское? Это прекрасно. Принеси неразбавленное и кувшин воды. Что на ужин, друг мой Моракс?
– Ну прямо аристократ!
– Деревенские колбасы собственного производства на выбор. Или рагу из цыплят, как раз сейчас готовим.
Криспин выбрал рагу.
По дороге наверх, в комнату над кухней, он пытался понять, почему сделал то, что он только что сделал. И не нашел ясного ответа. Собственно говоря, он ничего не сделал. Пока. Но ему пришло в голову, вместе с возможным планом, что он в последний раз видел это выражение ужаса в широко распахнутых глазах его старшей дочери, когда ее мать рвало кровью перед тем, как она умерла. А он не мог ничего сделать. Вне себя от гнева, почти обезумевший от горя. Беспомощный.
– Они совершают этот мерзкий обряд по всей Саврадии?
Он сидел нагой в металлической ванне в своей комнате, подтянув колени к груди. Самая большая ванна оказалась не особенно большой. Светловолосая девушка натерла его маслом, не слишком умело, и сейчас терла ему спину грубой тканью, за неимением щетки для тела. Линон лежала на подоконнике.
– Нет. Нет, мой господин. Только здесь, у южной опушки Древнего Леса… мы называем его Древней Чащей… и у северной опушки. Существует две дубовые рощи, посвященные Людану. Это… лесной бог. – Она говорила тихо, почти шепотом. Эти стены пропускали звуки. Она прилично говорила на родианском, хоть и с трудом. Он снова перешел на сарантийский.
– Ты джадитка, девушка?
Она заколебалась.
– Меня приобщили к Свету в прошлом году. Несомненно, это сделал работорговец.
– Но в Саврадии почитают Джада, не так ли?
Снова недолгое молчание.
– Да, господин. Конечно, господин.
– Но эти варвары все еще хватают молодых девушек и… делают с ними то, что делают? В одной из провинций Империи?
– Криспин. Тебе этого лучше не знать.
– Только не на севере, господин, – ответила девушка. Она терла тканью его ребра. – На севере на дереве бога вешают вора или женщину, уличенную в прелюбодеянии… человека, который уже погубил свою жизнь. Всего лишь вешают. Ничего… хуже.
– А! Варварство помягче. Понятно. А почему здесь иначе? Невозможно заполучить воров или неверных жен?
– Я не знаю. – Она не заметила его насмешки. Он понимал, что несправедлив. – Я уверена, что дело не в этом, господин. Но… возможно, Моракс пользуется этим, чтобы поддерживать хорошие отношения с деревней. Он пускает к себе путешественников без подорожных, особенно осенью и зимой. И от этого богатеет. А страдают деревенские постоялые дворы. Возможно, он таким способом возмещает им потери? Отдает одну из рабынь. Для Людана?