Дорога в вечность. Иудей
Шрифт:
– Три тысячи, и сегодня Кариф будет на свободе.
Марк судорожно потирал пальцы. У него в голове боролись две мысли. Первая – нельзя нарушать закон, иначе его самого могут арестовать, вторая – огромные деньги, на которые он мог бы несколько месяцев купаться в елее и развлекаться с самыми красивыми блудницами города. Вторая мысль очень быстро начала побеждать первую.
– Ладно, – прощептал он. – Давай деньги, я всё устрою.
Марк встал из за стола, направляясь к двери и жестом руки приглашая Бахту следовать за ним. Они спустились по лестнице, которая вела на нижний этаж, к камерам.
– Ключи от девятой! – приказал он.
Солдат молча отцепил от пояса связку с ключами, снял нужный с железного круга и подал .
– За мной! – скомандовал старший.
Они пощли по длинному коридору. Слева от них находились камеры с узниками. В подвале стояла кошмарная вонь, в ней, как показалось Бахте, смешалось всё: алкоголь, пот, запах грязных тел и сладковатый, еле уловимый, запах смерти. Из-за железных прутьев на них смотрели с любопытством и страхом. Был здесь старый пьяница, одетый в лохмотья, которые, судя по их по виду, стирали полвека назад, и вор, хитрыми глазами уставившийся на незваных гостей. Был и человек, который странным образом отличался от всех узников. Бахта приблизился к его решётке и нескрываемым любопытством осмотрел арестанта. Перед ним стоял мужчина на вид лет тридцати-тридцати пяти с необычайно голубыми, большими глазами. Высоко поднятые брови придавали лицу удивлённое выражение. Красивый, будто бы вылепленный нос с лёгкой горбинкой. Картину дополняла очень короткая чёрная борода и аккуратные усы. Одет он был в серую чистую тунику и в недорогие сандалии.
Бахта смотрел как заворожённый и не понимал, в чём дело. Может быть, в доброй и искренней, как у младенца, улыбке узника, которая выражала любовь к каждому?! Или в спокойствии и умиротворении, в его глазах? Да, конечно же – глаза! Бахта ощутил странное, никогда до этого времени не испытанное чувство: в этих огромных глазах можно увидеть всю свою судьбу, можно часами сидеть и смотреть в них и думать, размышлять…
– Бахта, нам дальше! – перебив его мысли, крикнул Марк, посмотрев на своего спутника. – Что с тобой? Тебе нездоровится?
– Всё в порядке, спасибо, – ответил тот, как будто просыпаясь. – Кто этот человек?
– Этот?! – усмехнулся стражник. – Это знаменитость нашей тюрьмы. Непревзойдённый философ и умник, который не умеет держать язык за зубами. Но как по мне, он просто не дружит с головой, – насмешливо высказался . – Вообразил, что может бунтовать народ, ходить по городам. Проповедовать какую то, только ему понятную истину. Хулить церковь, священников и фарисеев. Вообще я думаю он умалишённый..
– Так всё же, что он сделал? – снова задал вопрос торговец, не отрывая взгляда от арестанта.
– Ты возле каждой клетки с крысой будешь останавливаться и глазеть? У меня работы непочатый край, – грубо прервал его Марк, поворачиваясь к спутнику лицом.
– Твои разъяснения займут всего минуту, – настаивал Бахта, – потом я заберу Карифа, и мы удалимся.
Марк сердито посмотрел на него. Старший стражник терпеть не мог пустой болтовни, он давно привык либо отдавать приказы, либо их выполнять, разговаривать с людьми ему было скучно. Пустая трепотня ничего не
– Перед тобой преступник, который посажен сюда за речи против священников Иудеи и самого Кесаря. Он посмел явиться на городскую площадь вместе с какими-то бродягами и поучал там людей всякими нравоучениями. Заявлял, что деньги ничего не стоят, власть всегда будет ездить верхом, а простолюдины ходить пешком – ну и прочую ерунду. Безмозглые людишки прозвали его царём и три дня подряд стояли под стенами тюрьмы, орали и требовали его выпустить. Мне пришлось просить, чтобы выслали солдат разогнать толпу. Схватили десяток этих дураков и выпороли хорошенько плетьми, остальные от страха сами разбежались. Теперь, может, приступим к нашему делу?
Бахта ещё раз внимательно посмотрел на человека за решёткой, который с тем же нескрываемым интересом смотрел на него. Когда он развернулся и отошёл, услышал тихий шёпот незнакомца:
– Он бы хотел, чтобы ты похоронил его вместе с сыном в святых горах, там где ты впервые их встретил…
Голос был тихий и бесконечно спокойный.
– Что? – не понял Бахта, возвращаясь назад.
Заглянув внутрь, увидел, что человек, о преступлениях которого услышал от Марка, спит.
– Всё-таки я был прав, – ухмыляясь, сказал страж. – Он всё же сумасшедший.
Они подошли к предпоследней камере. На ней не было решёток, вместо них огромная деревянная дверь, на которой висел такой же огромный замок.
Марк потянулся к нему, взял его в руки и вставил в ключ. Замок со скрежетом открылся и двери распахнулись.
Картина, представшая перед Бахтой, потрясла его, тело окатило холодным потом, сердце учащённо забилось. К одному из прутьев оконной решётки была привязана верёвка, другой её конец был накинут на шею пленника. Лицо Карифа, было темно-лилового цвета, пустые, безжизненные глаза смотрели на вошедших.
– Чёрт возьми! – выругался Марк, – повесился! Повесился, выродок! Я же просил присматривать за ним! Кто в это время был на посту?!
Но его голос глухо отдавался в ушах торговца, доносясь словно издали. Некоторое время Бахта стоял, не в силах отвести взор от висельника. Мысли путались. Потом ноги словно бы сами повернули к выходу и он молча вышел из камеры, оставив бешено орущего стражника в одиночестве.
***
На горизонте виднелись башни города. Каждый участник каравана радостно улыбался – длинная дорога прошла без злоключений и опасностей.
– Почти на месте, вовремя добрались. Через пару часов начнётся песчаная буря, – заметил Агасфер.
Через двадцать минут путники подъехали к городским воротам. Стражники, стоявшие по обе стороны, при их приближении открыли двери.
– Разгружаемся, и можете идти на все четыре стороны, – распорядился торговец, – и чтобы до следующего пути глаза мои вас не видели!
Но людям было наплевать на его слова, они были дома! Глаза их жадно рассматривали знакомые места, радуясь первому встречному жителю. В последнее время нападения на караваны участились, и отправляясь в очередной торговый путь, нельзя было быть уверенным, что вернёшься домой целым и невредимым.