Дорога в жизнь (Дорога в жизнь - 1)
Шрифт:
Мы не изучали с ребятами решения XVII партсъезда на специальных занятиях, но получилось хорошо: Николай Иванович рассказывал им, и из его рассказов вставало главное - как отсталая, неграмотная страна за короткий срок сбросила с себя ярмо отсталости.
По вечерам в клубе Николай Иванович делился с ребятами зсем, что заполняло его и наши мысли.
– Владимир Михайлович, вы бывали когда-нибудь на Урале, в районе нынешней Магнитки? - спрашивал он.
– Как же, бывал. Году, кажется, в девяностом. Голая степь.
– Ну конечно! А рядом - гора, в которой неподвижно лежали несметные богатства!.. А Днепр! Вот, ребята, станем богаче - непременно съездим на Днепрогэс. Покорить
– Знаете ли, Николай Иванович, боюсь, наши слушатели не вполне представляют себе, что это означало - задумать электрификацию нашей страны, хотя бы только заговорить об этом в тысяча девятьсот двадцатом году, - снова вступает в разговор Владимир Михайлович. - А вы представьте себе, друзья мои: только что кончилась война, в стране голод, разруха. В тяжелую пору в Кремль к Владимиру Ильичу приезжает один английский писатель. Он написал много книг о необыкновенных вещах: о путешествии на машине времени в будущее, о том, какова станет наша Земля через тысячи и миллионы лет, о жизни на других планетах... И вот этот писатель, прославившийся силою своего воображения, своей фантазии, услышал от Владимира Ильича, что наша Россия скоро будет электрифицирована. Он подошел к окну, посмотрел на темную Москву - и пожал плечами. И в книге, которую он после этого написал, он назвал Ленина мечтателем, фантазером. Понимаете, ему, автору многих фантастических романов, фантазии хватило только на то, чтобы представить себе, что электрический свет в России будет этак лет через сто!
Ребята смеются. Лира весело щурит черные глаза на электрическую лампу в матово-белом колпаке, которая заливает комнату ровным, ярким светом. И снова нить беседы перехватывает Николай Иванович.
– Вот видите, как они рассуждали: через сто лет, не раньше! А мы через семь лет, в двадцать седьмом, начали строить Днепрогэс. Эх, поглядели бы вы, ребята! Со всех концов съезжались люди - мастера-строители, бетонщики, каменщики, бывалый народ и совсем зеленая молодежь, чуть постарше вас. Вот, помню, был там один парнишка из Сибири - лет пятнадцати, не больше, и горячий... вроде Короля (это замечание развеселило ребят, а Король только головой покрутил, притворяясь смущенным, но, уж конечно, был очень доволен). Так вот, сибиряк этот - звали его Степа Белов, - он про Днепр говорил: бешеный. Он с этой бешеной рекой воевал, как с живым человеком. И верно, тут нельзя было зазеваться ни на секунду. Днепр... он, понимаете, с норовом. Он хоть и без слов, но очень даже понятно говорил: "А вот я не покорюсь! А вот я вам покажу, как со мной тягаться!" Он выжидал, притворялся смирным. А потом вдруг в минуту все уничтожал - всю работу. И пожалуйста - делай все заново. Нос вешать не приходилось. Вот я вам расскажу. Чтоб строить плотину, отгородили часть Днепра деревянными перемычками, выкачали воду. Начали строить. Степа-сибиряк все приговаривал: "Вот и подавись, и подавись перемычкой!" А Днепру и правда эта перемычка - кость в горле, и решил он от нее избавиться. И вот раз, дело было летом, вода промыла под перемычкой дыру и хлынула в котлован - неистово, со злостью. Люди едва спаслись. С великим трудом заложили эту дыру мешками со щебнем, а потом почти месяц откачивали воду. Почти месяц - а Днепру, чтоб устроить нам этакую пакость, понадобился час какой-нибудь! Вот какой это серьезный противник - природа, пока вы ее не одолели. А в другой раз...
– Николай Иванович, -
Николай Иванович отвечает не сразу.
– Обидно, - говорит он наконец. - Еще как обидно!..
Вот теперь я знаю, кого напоминает мне сейчас Николай Иванович - эта мысль маячила в моем сознании все время, пока я его слушал: на солдата он похож - на солдата, которому пришлось покинуть поле боя накануне победы. Он рассказывал с завистью к оставшимся, с невольной обидой, что вот он - не довоевал.
Речь Кирова мы читали вслух, и ребята слушали ее, не упуская ни слова: ведь они теперь с Сергеем Мироновичем знакомые, они говорили с ним, у них будет лодка, названная его именем (нет, почему одна лодка? Много лодок! Целая такая флотилия: "Киров"!).
Речь была простая, и каждое слово в ней было понятно, каждое слово исполнено надежды:
"Мы нашли в нашей области на севере громаднейшие залежи железной руды... Железо там очень подходящее... Это такое железо, которое по своему качеству (я никого не хочу здесь обидеть) с любым районом может поспорить и потягаться".
– Видно, что рад! - говорит Лира.
– Еще бы не рад! - отвечает Николай Иванович и читает дальше: - "Успехи действительно у нас громадны. черт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить. На самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт!"
61. ПАМЯТНЫЙ ДЕНЬ
"Если по-человечески сказать, так хочется жить и жить" - это вслед за Сергеем Мироновичем мог сказать каждый из нас. Росла, становилась полнее и глубже наша сегодняшняя и завтрашняя радость.
Я слышал, как Лира кричал на Коробочки-на, ведавшего нашей библиотекой:
– Ну тебя к чертям, пятый день прошу - дай про Седова! Долго еще тебя просить?
– Да я же тебе сказал русским языком: про Седова книжка у Репина.
– А ты отбери! Скажи, чтоб вернул. Мне она нужнее!
Когда я слышал такое, мне даже не хотелось делать Лире замечание за излишнее количество чертей в его речи. Все-таки это было здорово, что он забыл о существовании Нарышкина и помнил о путешествиях на Северный полюс.
А потом настал памятный день: я повез Короля и Репина на соревнования по пинг-понгу.
В вагоне оба они говорили мало, и оба маялись. По всему видно было: их одолевает страх, самый обыкновенный страх.
– Если видишь - я кидаюсь, дорогу неперебивай, - почти не разжимая губ, говорил Король.
– Ладно. Но если мяч резаный, так не бей, - отвечал Репин.
И опять оба умолкали надолго. Я пытался шутить, что-то рассказывал, но всякий раз натыкался на стену, которую они воздвигли между собою и всем миром.
К школе, где происходили соревнования, мы подъехали минута в минуту - к самому началу. Гриша Лучинкин сам встретил нас, показал, где раздеться, потрепал обоих игроков по плечу, сказал какие-то ободряющие слова, и ребята почти тотчас стали к столу. Их противниками были два подростка, крепко сбитые, хорошо натренированные: один чуть постарше и повыше, другой на вид более ловкий и подвижной, чем мои. На обоих были белые майки и синие трусы, на моих - голубые майки и черные трусы.
Сейчас, по сравнению с теми двумя, и Король и Репин показались мне какими-то потерянными и напуганными. Вокруг были школьники и школьницы. Это была та самая школа, где учились Таня и Женя.
Женя пожала мальчикам руки и ободряюще сказала:
– Вы не бойтесь!
Таня, у которой, после того как она попала к нам в плен, еще прибавилось высокомерия, сказала:
– У вас сильный противник.
– Время! Время! - покрикивали белые майки.
Им, видно, не терпелось. И, видно, они-то не думали, что у них сильный противник.