Дорога ветров
Шрифт:
Обсуждение продолжалось до прихода ночи. Тиамак сделал все возможное, чтобы его спутники хорошо представляли себе опасности и неудобства, связанные с походом в любое другое поселение, расположенное дальше к югу от Рощи. Наконец, когда над их головами с шумом и треском ломающихся сучьев пронеслась стая обезьян, решение было принято.
— Это очень тяжело, Тиамак, — сказал Изгримнур, — и мы не можем заставлять тебя идти против твоей воли, но кажется лучше будет пойти в твою деревню.
Вранн серьезно кивнул:
— Я согласен; Хоть я и не делал ничего дурного кланам Домов Высоких Ветвей или Желтых Деревьев,
Камарис, которому быстро наскучил длинный серьезный разговор, давно уже спал, положив голову на плащ и поджав ноги. Мириамель, Кадрах и Изгримнур молча сидели над мерцающим пламенем и смотрели друг на друга. Невидимые птицы, которые затихли, когда из лагеря ушел Тиамак, снова разразились хриплыми криками.
— Ему очень грустно, — сказала Мириамель.
Изгримнур зевнул.
— Парень вел себя по-своему мужественно,
— Бедняга, — принцесса понизила голос, опасаясь, что вранн окажется неподалеку и услышит ее слова. Никто не любит бесполезной жалости. — Он так много знает о растениях и цветах! Очень плохо, что ему приходится жить так далеко от людей, которые могут понять его.
— Не он первый, не он последний, — пробормотал Кадрах, обращаясь, главным образом, к самому себе.
Мириамель наблюдала за маленьким круглоглазым оленем с белыми крапинками на спине, который пришел к протоке попить. Он замер на песчаной отмели всего в трех локтях от лодки, и Мириамель задержала дыхание. Ее спутники лениво молчали, разморенные полуденной жарой, так что никто из них не спугнул оленя.
Мириамель сидела, опираясь подбородком о борт лодки, и восхищалась грациозными движениями животного.
Когда олень опустил морду в мутную воду, из реки внезапно появилась огромная зубастая пасть. Не успевшее отскочить животное быстро исчезло под водой, увлекаемое крокодилом в густую коричневую тьму. Осталась только слабая рябь. Мириамель отвернулась, содрогнувшись скорее от отвращения, чем от страха. Какой быстрой и ужасной оказалась смерть бедного оленя!
Чем больше она наблюдала, тем больше поражалась изменчивости Вранна, царства раскачивающихся веток, мечущихся теней и вечного движения. С удивительной красотой — огромными цветами, похожими на колокольчики, которые пахли так же сильно, как надушенные престарелые вдовы наббанайских чиновников, или колибри, сверкавшими всеми цветами радуги, подобно драгоценным камням — соседствовало не менее удивительное безобразие, вроде серых пауков размером с суповую тарелку, цеплявшихся за нависающие ветви.
В кронах деревьев сновали птицы, блестя разноцветным оперением, над чем-то смеялись обезьяны, с веток свисали пестрые змеи, похожие на раздувшиеся лианы. На закате в воздух поднимались тучи летучих мышей, наполняя тишину странным писком и хлопаньем крыльев. Повсюду жужжали и кусались разнообразные насекомые, чьи прозрачные крылышки сверкали в лучах заходящего солнца. Даже растения находились в постоянном движении — деревья и кустарники гнулись под внезапными порывами ветра, водоросли раскачивались вместе с коричневыми волнами. Каждая нить гигантского гобелена Вранна непрестанно
Мириамель вспомнила Альдхорт, глубоко зарывшийся корнями в землю, который так же был полон жизни и тихой мощи. Но тот лес был древним и устоявшимся. Как это иногда бывает со старыми людьми, он, казалось, уже нашел подходящую для себя торжественную музыку, спокойный размеренный шаг. Вранн же каждое мгновение заново изобретал себя, словно он был только завитком пены на кипящем краю творения. Мириамель одинаково легко могла представить себе, что, вернувшись через двадцать лет, застанет здесь бесплодную пустыню или непроходимые джунгли, в которых заросли сплетены так плотно, что не пропускают к земле солнечного света.
По мере того, как шли дни и лодка с маленьким отрядом углублялась в болота, Мириамель чувствовала, как груз пережитого все меньше и меньше давит на ее плечи. Она, конечно, все еще ненавидела своего отца и путь, который он избрал, графа Аспитиса, которым обманул и изнасиловал ее, и якобы доброго Бога, который бессердечно сломал ее жизнь, но эта ненависть теперь не была такой острой, как раньше. Когда все вокруг наполняла вибрирующая и текучая жизнь, незачем было держаться за горькие чувства, теснившие ей грудь. Со всех сторон мир воссоздавал себя заново во всех своих проявлениях, и принцессе казалось, что она меняется вместе с ним.
— Что это за кости? — спросила Мириамель. По обеим сторонам протоки лежали рассохшиеся скелеты, напоминавшие давно погибшие корабли. На фоне грязи и ила их белизна казалась почти вызывающей. — Надеюсь, что это были животные?
— Все мы животные, — вздохнул Кадрах. — У всех у нас кости.
— Ты мне девочку не пугай, монах, — — сердито зарычал Изгримнур. — Только посмотри на эти черепа. Крокодилы, не иначе, вот это кто был.
— Шш-ш-ш, — с носа лодки повернулся Тиамак. — Герцог Изгримнур совершенно прав. Это действительно кости крокодилов. А теперь будет лучше, если вы помолчите. Мы приближаемся к Пруду Секоба.
— Это еще что такое?
— То, из-за чего берега вымощены костями. — Взгляд вранна упал на Камариса, который опустил в воду покрытую вздувшимися венами руку, с детским вниманием следя за колебанием волн. — Изгримнур! Не давайте ему так делать!
Герцог повернулся и вынул из воды руку Камариса. Старик посмотрел на него с мягким упреком, но мокрая рука осталась лежать на колене.
— Теперь я попрошу всех некоторое время сохранять тишину. Гребите медленнее и старайтесь не плескать.
— В чем, собственно дело?.. — начал было Изгримнур, но осекся под сердитым взглядом вранна. Он и Мириамель изо всех сил старались, чтобы их весла производили как можно меньше шума.
Лодка плыла по протоке, края которой так заросли плакучими ивами, что, казалось, зеленый занавес спускается к самой воде. Миновав ивы, они обнаружили, что перед лодкой внезапно открылся проход в широкое спокойное озеро. Баньяновые деревья росли у воды, и их змеевидные корни, переплетаясь, образовывали нечто вроде деревянной стены вокруг берега озера. На противоположной стороне водоема баньяиы отступали, и дно озера, поднимаясь, переходило в широкий пляж из бледного зернистого песка. Единственным, что нарушало зеркальную гладь воды, были несколько крошечных островков, торчащих из воды неподалеку от пляжа.