Дорога во тьму

Северин Гай

Глава 02.

В доме стояла гнетущая тишина и почти полная темнота. Мрак гостиной развеивался лишь тусклым светом уличного светильника на крыльце, проникающим в высокие окна с поднятыми шторами. Тишину едва нарушал тихий плеск коньяка в бокале, который я задумчиво покачивал в руке. Пустота и темнота в душе сливались с моим окружением. Слабый всплеск мысли задавался равнодушным вопросом: «Куда на ночь глядя отправился старик, уже пять месяцев с моего возвращения практически не покидавший любимого кресла?».

Псы на месте я отчетливо слышал их сонное дыхание под лестницей, значит, вечерняя

прогулка исключалась. А, с другой стороны, не все ли равно? Напротив, хоть не раздражает своим увещевающим тоном, да не сверлит мне

спину сочувственно-встревоженным взглядом. Надоело это до чертей зеленых. Скорее всего, откладывать переезд на квартиру больше не стоит, вряд ли уживемся под одной крышей, если так и будет продолжаться. Не нравятся ему мои перемены? А чего он ждал от вампира? Все, хватит с меня. Теперь точно знаю, что я за существо и как должны жить мне подобные, все иное осталось в прошлом. Его сын не вернулся с войны, и уж жалеть я о своих слабостях, конечно, не собираюсь. Вообще заметил, что любые проявления сожаления напрочь оставили меня, будто и не было в жизни ничего ценного или дорогого. Все, что происходило вокруг, вызывало либо раздражение, либо саркастичное удовлетворение.

К примеру, состоявшаяся в конце концов встреча с Дюкре в банке, когда я снимал со счета наличные. Не колеблясь, внушил постаревшему от тревог банкиру, что навещал их с супругой в числе первых, разумеется, выразил самые искренние соболезнования и до сих пор молюсь за Луку всем святым. Вот и решен светский вопрос, и усилий не требовалось. Еще проще обошлось с Золтаном. После событий в мастерской мы не встречались, не знаю, насколько справился Астор с объяснениями, но друг не захотел удостовериться лично в моей сущности. Через несколько недель, опять же от отца, я узнал, что, закрыв салон и передав дела мастерских поправившемуся

Леговцу-старшему, Золтан отбыл к берегам Америки. Помнится, он еще до войны поговаривал о своем желании ближе познакомиться с работой Генри Форда, если появится возможность, то и перенять опыт у крупнейшего

автомобилестроителя. Попутного, как говорится, ветра.

Допив коньяк, я спокойно накинул пальто, шляпу, взял из комода перчатки и трость с подставки. Ночь обещала быть заурядной, ничего стоящего для меня не предвещалось, в последнее время абсолютно перестало что-либо

происходить, внимание мое ничто не привлекало, разве что мелких поводов для раздражения находилось все больше. Но лучше очередная скучная ночь в компании пустоголовых девиц и тех, кто называет меня своим другом,

а на поверку рады напиться за мой счет, чем очередная порция «понимающих» взглядов, а то и новой проповеди вернувшегося старика.

Погода испортилась, резкими порывами ветра с неба срывались крупные холодные капли дождя. «Вполне может и весенняя гроза разразиться», - с мстительной радостью подумал я.

Проигнорировав автомобиль, я зашагал по пустынной сумеречной улице. В последнее время у меня вошло в привычку передвигаться пешком. Не зная, чем себя развлечь и развеять мрак, злобу и тяжесть в душе, я питался по

старинке охотясь, не внушая жертвам спокойствия и бесстрашия. Мне доставляло удовольствие, спрыгнув с крыши прямо перед перепуганным

до полуобморочного состояния поздним прохожим, зажать ему рот ладонью и чувствовать, как он бессмысленно дергается в моих железных тисках, как хрипит, холодеет от ужаса, пока я насыщаюсь его кровью. Я даже не утруждал себя стирать им воспоминания, оставляя на память пережитый кошмар, внушая лишь, что это, конечно, был не кровопийца, а просто сумасшедший маньяк или бешеный зверь. Но рассказывать они об

этом не имеют права, эту тайну им предстояло унести с собой в могилу. Настроение мое в некоторой степени улучшалось после такой трапезы.

Конечно, большее удовольствие получал, когда удавалось отследить кого-нибудь из тех отожравшихся в тылу дельцов или революционеров-анархистов, трусливых шакалов, откупившихся от службы или дезертировавших. К сожалению, они попадались не так часто, как хотелось бы. Поэтому я специально выбирал в жертвы полных матрон или обрюзгших лавочников. В общем, всех тех, кого нам пришлось защищать, кто являл собой смысл сражения, тех, кто представлял Францию, тихо сидя в теплом доме, трясясь за закрытыми дверьми, уповая, что другие прольют за них кровь на полях боев, другие сохранят их свободу и независимость. Самое время пролить немного крови и им, восполнить баланс, уравновесить силы.

Конечно, я не мог не заметить, что нашего брата в послевоенном городе стало на порядок больше. Закономерно, но это раздражало. Часто до меня доносилось довольное причмокивание из переулков, где справляли трапезу такие же, как я. Кажется, законы и порядки, которыми так хвалился наш достопочтенный Совет, себя уже не оправдывают. Складывалось ощущение, что никому нет дела до того, что творится на мостовых покалеченного

Парижа. Страна зализывала раны, бандиты и монстры пользовались хаосом. Все идет своим чередом.

Вот и сейчас я спокойно и размеренно шагал по мокрой брусчатке, ничуть не смущаясь тем, что дождь с каждой минутой усиливался и найти себе ужин станет делом проблематичным. Но когда свернул с нашей тихой улицы на

оживленную обычно Ботзари, надеясь на бродяг, ночующих у станции метро, то вновь уловил присутствие более удачливого в этом плане «коллеги». Хищник даже не особо таился, не увел жертву с прохожего места, просто

прислонил к телефонной будке в тени погасшего фонаря. Я не собирался ему мешать, а тем более вмешиваться, я просто прошел бы мимо, хотя вампирский слух улавливал, что пульс у человека уже практически отсутствует, а ужинающий хищник и не планировал останавливаться. Не мои проблемы.

Но вот, поравнявшись с телефонной будкой, уверенный, что увлеченно вгрызшийся в шею пожилого мужчины кровопийца даже не заметит моего присутствия, я впервые за долгие месяцы ощутил странное, а вернее, до

оледенения страшное чувство. Я понял это на уровне подсознания, другим чутьем, затылком, на котором зашевелились волосы, а может, мне подсказало еще не до конца онемевшее сердце? Какая-то тварь убивает моего

отца!

Я был страшен! Гнев мой описать не под силу даже мастерам пера, куда уж мне, но ярость на развалинах немецкого лагеря и в сравнение не шла с тем, что я испытал в этот момент. Отследить последовательность своих