Дорога во тьму

Северин Гай

Весь мир тогда казался мне прекрасным и волшебным, все в нем словно создано было для меня. Когда я немного подросла, то стала понимать, насколько обожаема своим отцом. Я, пожалуй, ни в чем не знала отказа, папа выполнял все мои просьбы, приобретал самые нарядные платья и самые красивые куклы и игрушки. Будущее казалось мне совершенно безоблачным.

Однако, когда мне было около семи лет, приехавшие в гости соседи, супруги Аластер, обратили внимание моего отца на то, что девочке из хорошей семьи неприемлемо общаться с детьми бывших рабов, а также, что я не получаю никакого образования и воспитания. В то время на Юге царили сильные расовые предрассудки, поэтому отец поспешил исправить эту оплошность,

и мое абсолютно свободное и беззаботное детство внезапно закончилось.

У меня появилась гувернантка, англичанка мисс Элизабет — особа молодая, но очень чопорная и строгая, к обязанностям своим подходившая с неукоснительной ответственностью.

Почти все мое время с тех пор занимали нудные и скучные уроки, мне приходилось выслушивать бесконечные замечания и нравоучения, любые проявления упрямства, непослушание и резвость резко пресекались, непременно следовали жалобы отцу, которого они всегда огорчали. Меня это, в свою очередь, тоже очень расстраивало, поэтому я считала ее ябедой и сильно недолюбливала, похоже, взаимно.

Веселые шумные игры на воздухе теперь вспоминались с тоской и грустью, тогда как прогулки в сопровождении гувернантки оказались просто невыносимыми: мне приходилось на протяжении полутора часов чинно идти рядом с ней, сохраняя ровную осанку и выслушивая какую-нибудь скучнейшую высоконравственную историю.

В обязанности мисс Элизабет также входило обучение меня музыке, пению и танцам. Долгими часами она заставляла меня играть на фортепьяно монотонные гаммы и несложные детские пьесы, а также разучивать песни и романсы. Вначале я не проявила к этому особого интереса, как и ко всему, что навязывала мне гувернантка, постоянно отвлекалась и всячески старалась избежать музыкальных занятий, но подобное образование для детей из общества считалось в те годы обязательным, так что меня вновь и вновь упорно усаживали за инструмент, не взирая на мое нежелание.

Несмотря на бесконечные нотации мисс Элизабет, стоило ей лишь на минуту отлучиться или отвлечься, я пользовалась любой возможностью, чтобы убежать поиграть к своим чернокожим друзьям, без которых очень скучала. Разумеется, после этого следовал длинный строгий выговор, и меня, лишив прогулки и заперев на ключ, заставляли в очередной раз переписывать и заучивать правила поведения для девочек из учебника по этикету — любимой книги мисс Элизабет.

Однажды, проходя мимо кабинета отца, я услышала, как гувернантка в очередной раз жаловалась ему на мое непослушание и называла мое поведение крайне неприличным, возмутительно своевольным и взывающим. Она утверждала, что исчерпала методы воздействия и настойчиво просила разрешить ей наказывать меня розгами. Мисс Элизабет уверяла отца, что подобная строгость вовсе не чрезмерна — это не только самый лучший, но и практически единственно возможный способ вырастить из меня истинную леди и искоренить упрямство и строптивость.

По ее мнению, только строжайшая дисциплина позволила бы держать меня в полном повиновении старшим и привить безупречные манеры и истинную добродетель. Она приводила в пример Англию, где даже отпрыски самых знатных фамилий, не исключая королевскую, буквально с первых лет жизни и до совершеннолетия воспитывались подобным образом. Я, буквально не дыша, замерла у двери, стараясь не пропустить ни слова, ожидая ответ отца. Но тот довольно резко осадил гувернантку:

— Мисс Элизабет, — услышала я его спокойный, но непреклонный и твердый голос, — помнится, мы уже обсуждали с Вами этот вопрос, а я не люблю повторять дважды. Я предупреждал Вас, принимая на место гувернантки — если я вдруг решу, что моя дочь заслужила розги, то накажу ее сам, без помощи прислуги. Не для этого я брал Вас на работу, и, слава богу, Мэри не преступница и не рабыня, чтобы

так с ней обращаться. Несмотря на Ваши безупречные рекомендации, полагаю, что в первую очередь это Ваша вина, что Вы не слишком хорошо присматривали за моей дочерью, раз она имела возможности для нежелательного общения. Мне кажется, все дело в том, что девочке не так легко сразу отказаться от прежних привычек и привязанностей, как нам бы этого хотелось. Уверен, Вам и так предоставлено достаточно полномочий, и у Вас имеется немало других способов помимо телесных наказаний, для ее воспитания. У Мэри мой характер, и я вовсе не считаю, что моя дочь чрезмерно упряма и строптива, так что снова вынужден ответить Вам отказом.

С колотящимся сердцем я поспешила скрыться в своей комнате. После этого разговора я еще с большим благоговением стала относиться к отцу, и прежде являвшемуся для меня во всем абсолютным и непререкаемым авторитетом, но теперь воспринимала его и как мужчину-защитника, единственного имеющего право карать и миловать. Любви же к мисс Элизабет услышанное, мне, конечно, не прибавило. Она с тех пор глаз с меня не спускала, и, по ее настоянию, моим чернокожим друзьям запрещалось даже появляться вблизи нашего дома.

Зато гувернантка, очевидно, поделилась с отцом и своими соображениями насчет моих музыкальных способностей и талантов, потому что он все чаще стал просить сыграть и спеть для него, каждый раз приходя в восхищение, всегда хвалил меня, подчеркивая, как я похожа на свою маму, которая, по его словам, обладала очень красивым и глубоким меццо-сопрано, а также прекрасно себе аккомпанировала, вызывая неизменный восторг гостей.

Папина похвала и внимание значили для меня очень много. Постепенно, поверив в свои силы, я стала заниматься гораздо старательнее и вскоре начала получать от этого удовольствие.

Раз в неделю меня обязательно возили на занятия в воскресную школу при церкви падре Джиэнпэоло, которые посещало полторы дюжины сыновей и дочерей белых прихожан разного возраста. Но оба часа занятий падре целиком посвящал чтению проповедей и изучению библии, после чего всех детей забирали гувернеры или няни. Мне остро не хватало общения со сверстниками, я жалела, что у меня нет ни брата, ни сестры, и завидовала даже своим чернокожим приятелям, которые всегда держались вместе. Мне же теперь ни играть, ни просто поговорить было совсем не с кем, поэтому одна я стала больше думать и мечтать.

Городские праздники в те годы устраивались только для взрослых, и едва ли не единственным доступным развлечением для меня остались поездки к соседям или дни, когда знакомые отца с женами и детьми сами посещали нас. Обычно это происходило на именины, День Благодарения или Рождество. Тогда и мне, наконец, позволялось вместе со всеми веселиться и получать удовольствие.

К сожалению, такие праздники случались довольно редко. Гораздо чаще наш дом посещали незамужние леди, обычно в сопровождении компаньонок, или вдовы, которых после войны оказалось не меньше, чем девиц. Гостьи пили чай и иногда подолгу общались с отцом в его кабинете.

Гувернантка не позволяла мне во время их визитов прерывать занятия, выходить из моих комнат и мешать взрослым. Впрочем, мне и самой не слишком этого хотелось. Нэнси эти гостьи почему-то не нравились. Каждый раз, услышав об очередных визитершах, няня недовольно ворчала себе под нос что-то вроде «по-налетели, вороны» и незаметно сплевывала.

Глава 02.

Однажды, накануне моего восьмого дня рождения в нашем доме неожиданно появились совсем другие гости, которых я прежде никогда не видела - мои кузены, считавшиеся пропавшими без вести много лет назад, Марко и Трой Санторо. Почему-то горничная не впустила их сразу, а с озадаченным видом прошла в кабинет и попросила отца спуститься вниз.