Дорога за горизонт
Шрифт:
Ниже по реке, в тростниках, приткнулся к берегу покосившийся на левый борт пароходик. Жиль, увидев, его, смачно сплюнул и выругался – оказывается, он собирался незамедлительно отбыть на этой посудине к низовьям реки. Но – судьба обошлась с планами бельгийского пройдохи безжалостно. Из диалога с усачом (беседа велась по-французски; Семёнову, не понимавшему на этом языке ни слова, шёпотом переводил Садыков), выяснилось, что незадолго до прибытия нашего каравана, начальник торговой станции решил предпринять вылазку вверх по реке. Шкипера на пароходе не было, судном командовал доброволец – вот этот самый усач по имени Эмиль. Тронулсь; но, не прошло и двух часов, как пароход наскочил на топляки, сорвал с днища
Обменявшись этой ценной информацией (пару беседа чуть не переросла в рукоприкладство – так энергично Жиль размахивал кулаками вблизи воинственно загнутых усов собеседника), спорщики вспомнили о русских. Чернокожие охранники поленились тащить поклажу на сухое место и свалили её в илистую грязь, сплошь покрывавшую берег. Русским было велено ждать возле тонущих в грязи тюков; конвоиры лениво наблюдали с сухого пригорка, время от времени обмениваясь гортанными возгласами.
– Сколько ж к примеру, на ишо тута гнить, Олег Иваныч? Сил боле нет, давайте уж удумаем что-нить! А то сидим как мышь под веником – и двинуться не моги! Не по нашему это, как хотите…
Забайкальцы совсем приуныли. Посадив пленников под стражу на Центральной станции, Жиль, будто и думать о нас забыл. Скорее всего, дело было в пароходе – ремонт затягивался, а отправлять нас на пирогах Жиль не желал категорически. Дни тянулись невыносимо; по вечерам из-за хижин, занятых неграми, доносился барабан и заунывное пение. Днём – никакого веселья, только жалобные вопли избиваемых палками чернокожих работников да окрики надсмотрщиков. Овчарок только не хватает – а то был бы концлагерь в чистом виде. Ежедневно происходили жестокие расправы, порой выливавшиеся в казни; провинившимся неграм обыкновенно перерезали горло тесаками, а иных вешали столбах, специально вкопанных между хижинами и бараками. Пару раз путешественники стали свидетелями возвращения карательных – а как их ещё назвать? – отрядов; те приплывали на лодках, конвоируя на Центральную станцию партии невольников. Несчастные были в кандалах, все, как один, избиты и крайне истощены. Гибли рабы во множестве; трупы никто не закапывал, предпочитая упрощённую процедуру похорон. Могильщиками служили крокодилы, собирающиеся к гнилому берегу на любой всплеск. Дешево, сердито, и бесплатная охрана: иначе как на лодке, по воде не ускользнёшь – а все лодки под строгим присмотром.
– Зачем бельгийцы устраивают такое мучительство? – допытывался у Семёнова урядник. – Положим, душегубов и у нас хватает, но чтобы так-то над людьми изгаляться – где ж это видано? Насмотрелись мы в Туркестане да в Китае, как тамошние чиновники простой люд тиранят – но чтобы эдак…
– А европейцы негров никогда за людей не считали. – лениво отозвался Садыков. Он лежал рядом с Семёновым на травке, в тени хижины. Делать больше было решительно нечего. О книгах или газетах никто и не вспоинал, понимая нелепость подобных претензий. Один лишь Садыков ухитрился припрятать клочок бумаги и огрызок синего карандаша – и карябал, что-то, таясь от караульных.
Поручик постепенно оправлялся от болезни, и Семёнов начинал уже прикидывать – а не последовать ли совету неугомонного урядника? Их шестеро сильных мужчин; охрана, при всей кажущейся строгости, мышей не ловит. Оружия, правда, нет, но урядник с оставшимся забайкальцем божатся, что в темноте, по тихому, придавят часового, а уж там… Семёнов верил – он насмотрелся на воинские ухватки казачков и понимал, что чернокожие
Останавливали два соображения. Во первых – Берта. С первого дня Жиль поселил свою недавнюю хозяйку отдельно. Путешественники лишь раз-два в день видели, как она выходит на прогулку – всегда под охраной двух здоровенных негров с палками, которые защищали белую госпожу от назойливости чернокожих обитателей станци. Но, решись Семёнов и его товарищи на побег – Берту пришлось бы отбивать.
Вторым соображением была судьба находок – того, ради чего экспедиция и отправилась в эти забытые Богом края. Статуя тетрадигитуса, металлическая картотека, планшет-тинтура, мешочек с «зернышками» – даже под страхом смерти Олег Иванович не стал бы бросать эти сокровища.
Вот и приходится гнить в осточертевшей хижине, кормить москитов, присматриваться, прислушиваться – а вдруг кто-нибудь из конвоиров проблтается о том, где предатель Жиль держит свои трофеи? Призрачная надежда – негры почти не владеют европейскими языками, из отдельных выкриков, вроде «Пошёл»! «Стой!» «Назад!» и обширного набора грязных ругательств, особой пользы не извлечь. Разве что, время убить; кроме этого, единственное доступное развлечение – беседа. О чём? Да о чём угодно.
– Случилось мне как-то пролистать книжонку англичанина Джона Ханта «Место негра в природе». – продолжал рассказывать Садыков, – Так сей учёный муж не стесняясь, утверждает: «Кроме примитивных представлений о металлургии у африканцев нет искусства. Они ментально пассивны и нравственно неразвиты, а также наглы, неосторожны, чувственны, тираничны, имеют хищную натуру, угрюмы, шумливы и общительны».
Казаки не поняли мудрёного слова «ментально» – но внимательно слушали начальство. Урядник, силясь вникнуть в учёную речь, даже приоткрыл рот.
– А другой британец, сэр Чарльз Дилке – между прочим, депутат парламента – так и вовсе заявил: «Постепенное уничтожение низших рас – это не только закон природы, но и благословение для человечества».
– Низшие расы? – Кондрат Филимоныч ожесточённо поскрёб в затылке. – А что, видал я, как английские моряки на банановых да иных кокосовых островах с папуасами обращаются: будто те не люди вовсе. Что хотят – отымают, баб сильничают, жизни решают почём зря. А офицеры аглицкие енти безобразия вовсе не замечают, быдто так и надоть.
– А им только этого и надо! – отозвался поручик. – Даже в газетах пишут без всякого стеснения: «…Ненависть к ниггерам, которая возникла на протяжении жизни всего одного поколения, теперь странно характерна почти для всех англосаксов, за исключением профессиональных и сектантских филантропов» [78] . Филантропы – это те, кто другим помогает, просто так, даром – поспешил пояснить Садыков, заметив тяжкое недоумение на лице кондуктора.
– Христа ради, значить. – глубокомысленно кивнул тот. – О душе радеют. Как же, доводилось повидать…
78
Газета «Вестминстер ревью», 1865 г.
– Поручик прав – вступил в беседу Семёнов. – Насилие над чернокожими в их родных странах у англичан, да и у бельгийцев – их, можно сказать, дрессированных болонок – преступлением не считается. Некий Карлайл, юрист, так и утверждал: «Только жёсткая диктатура способна дисциплинировать ленивого чёрного «джентльмена» с бутылкой рома в руке, бесштанного, глупого и самодовольного». Или вот слова английского посла в Турции – «…Восточные люди физически и умственно определённо отличаются от нас. У них более низкая организация нервной системы, как у грибов или рыб».