Дорогами Чингисхана
Шрифт:
Если горы Хангая в мае казались безжизненными, то предгорья Алтая в начале осени выглядели еще более пустынно. Наш шофер-казах уверял нас, что на нижней части горных склонов сейчас никто не живет, потому что эти пастбища берегутся на зиму. Но, глядя вокруг, с трудом верилось, что тут что-то бережется. Казалось, здесь вообще нет никаких пастбищ, только чахлая травка, песчаная почва, многомильные россыпи гравия, да редкие пересохшие русла речек.
Проехав 12 миль, мы остановились в маленьком поселке, чтобы подобрать Ходжанияза, брата друга Дока. Ходжанияз должен был познакомить нас с казахскими кочевниками. Он оказался человеком медвежьего телосложения с характерным лицом тюркского типа. Его карие глаза были гораздо круглее, чем у монголов, кожа светлее, челюсть шире, а переносица
Ходжанияз сразу согласился проводить нас к своему казахскому другу, пасшему стада высоко в горах, у самой советской границы. Он пообещал, что этот друг покажет нам, как живут казахи.
Остаток дня старенький джип тащил нас в горы. Мы взбирались на крышу Средней Азии, местность для европейских туристов такую далекую, что вряд ли здесь бывал хоть один из них. Ближе к вечеру нам открылся вид на нагромождение гор, которые местные жители зовут Пять Священных Гор. Одна из них, гора 15 000 футов высотой, укрытая снежной шапкой, указывает на место, где смыкаются государственные границы Монголии, Китая и Советского Союза. Некоторые советские географы именуют это место «Водоразделом мира», который разделяет реки, текущие к Арктике и те, что орошают Среднюю Азию. Наш путь занял еще два часа, а затем, уже в сумерках, мы увидели первые казахские юрты, ютившиеся в высокогорной долине.
На первый взгляд они выглядели такими же войлочными шатрами, как и монгольские гыры. Но даже в сумерках мы с Полом быстро усмотрели различия. Казахские юрты имели другой профиль. Они выше и легче, конус крыши более заострен, и вообще, они были просторнее типичных монгольских гыров. Но если войти в казахскую юрту, различия становятся просто ошеломляющими. До дома Камрана, друга Хожданияза, мы добрались почти в полночь, потому что он решил поставить свою юрту в дальнем конце долины. Это был шатер, крайний к границе. Несколько раз нам пришлось останавливаться и спрашивать дорогу. Один раз мы спрашивали у семьи, в которой на привязи держали пойманного волчонка. Когда мы наконец добрались до юрты Камрана, из темноты вынырнула неясная фигура и приветствовала нас, приглашая внутрь. У Камрана был генератор, и, войдя в юрту, он его запустил. Загорелась одинокая лампочка, висевшая по центру, и осветила внутреннюю обстановку.
Внутри не было ни одной неукрашенной поверхности. Полотна между потолочными балками были раскрашены красным и черным, между балками вились и переплетались длинные цветные ленты. Пол покрывали толстые ковры белого войлока с узорами в виде оленьих рогов по краям. Хозяйственные ящики были окрашены в светлые тона и отливали металлическими вставками. Вышивка покрывала все мыслимые места. Вышитые подушки, покрывала, вышитые полотна стен, вышивки на стенах… Кровати у стен казались маленькими меховыми афишными тумбами — все стены возле них были увешаны вышивками. И нигде узоры не повторялись. Там было такое множество цветов и оттенков, фигур и завитушек, птичек, цветов, лошадей, абстрактных изображений и просто набросков! Все это изобилие и богатство убранства впечатляло тем более, что жена Камрана каждый стежок сделала сама. Таковы традиции — казахская женщина не должна украшать свой дом ничем дареным или купленным. Когда казашка впервые выходит замуж, она переезжает в пустую юрту и за время семейной жизни должна показать свое умение и вкус, украшая жилище. И в этом жене Камрана не было равных.
Сам Камран был взволнован прибытием таких нежданных гостей. Мы оказались первыми европейцами, которых он увидел, и я уверен, что мы были вообще первыми, кто поднялся так высоко в горы, чтобы навесить его в летней юрте. Все же он постарался встретить гостей максимально учтиво и устроить их с наибольшим удобством. Мы отнесли к разнице между обычаями монголов и казахов то, что Камран был главой своей семьи в гораздо большей степени, чем монгольский табунщик. Но уважительное отношение и высокий статус не мешали ему при этом быть хорошим хозяином. В отличие от замкнутых аратов, он хлопотал
Затем, пока жена готовила еду, мы сидели или полулежали на толстом светлом войлоке с красной, фиолетовой и желтой вышивкой, а Ходжанияз пел. Оказалось, что наш гид — почти профессиональный певец. Он достал двухструнную домбру и энергично забренчал на ней, мешая народные казахские напевы с популярными песнями из казахских и монгольских фильмов. Давно прошла полночь, когда супруга Камрана подала нам еду, и снова я поразился отличиям от обычаев монголов. Снова мы ели баранину, но на сей раз мясо было нежным и благоухало приправами. Перед едой тарелки начисто вымыли в горячей воде, что редко приходилось видеть в монгольских гырах. И последнее поразительное отличие — никто не предлагал шимин. Мы запивали еду молоком яка. Хотя казахи и живут в коммунистической Монголии, вдали от проповедников ислама, они разделяют мусульманское предубеждение против алкоголя. Они не перегоняют архи и не пьют самогон.
В два часа ночи мы почувствовали неодолимую усталость. Камран с женой настелили шестидюймовый слой войлока. На него улеглись в ряд Ходжанияз, Пол, Док, я и шофер, затем наши хозяева укрыли нас толстым слоем тяжелых войлочных одеял. По краям, где к телу подбирался ледяной воздух, они подложили вышитые подушки, устроив из нас этакий бутерброд. Так мы и заснули.
Четыре часа спустя я проснулся и стал разглядывать разноцветный потолок юрты. Дневной свет пробивался в щели вокруг двери и у пола и казался необыкновенно ярким. Высокие потолочные балки были тоньше и длиннее, чем в монгольском гыре, они дрожали и поскрипывали на сильном ветру, как такелаж легкого судна. Было страшно холодно. Пожилой казахский шофер крепко спал рядом. Он был прекрасным гидом и, казалось, находил друзей в любой юрте, но сейчас он громко храпел, и изо рта у него плохо пахло, поэтому я решил вставать. Выбравшись из человеческой кучи, я натянул башмаки, тихо подошел к двери, толкнул ее и замер.
Мир за дверью оказался ослепительно белым. Теперь стало ясно, почему лучики света, проникавшие в юрту, казались такими яркими. Ночью над Алтаем пронеслась ранняя снежная буря и принесла от трех до четырех дюймов снега. И если мы за ночь не заметили перемену погоды, то устройство казахской юрты можно только похвалить. Рядом, в тридцати ярдах, стадо яков сбилось в кучу, защищаясь от ветра. Снег на шкурах смерзся в сосульки. Черные пятна фыркающих зверей ярко выделялись на сверкающей белизне свежего снега. Дальше лежало белое полотно долины под голубым небом с редкими завитками высоких перистых облаков. Ветер гонял поземку, будто по долине пробегали белые ручьи. Стояла первая неделя августа, а в горах Алтая уже выпал снег. Это первый сигнал для кочевников — пора думать о перегоне стад и табунов на нижние пастбища.
Прошлой ночью, в темноте, трудно было оценить, насколько высоко мы забрались. Но теперь, глядя на ослепительный снег, чувствовалось, что мы стоим на самом коньке крыши Средней Азии. Палатка Камрана находилась у верхнего края долины, почти возле гор водораздела. Сразу за нами высилась огромная скала, как контрфорс великой вершины. Накануне вечером Камран сетовал на небольшой недостаток этого «окна» на запад. «Русские», — сказал он. Мы находились всего в паре миль от советской границы. Никто из монгольских чиновников не знал, где мы пропадаем без их присмотра. Это была земля казахов, и казахские кочевники ходили по ней, как им было угодно.
Чуть ниже стояла еще одна юрта, третья — примерно в четверти мили, в стороне. Через полчаса я увидел, как из них стали выходить казашки. Очевидно, внезапный снегопад не внес никаких перемен в их повседневные заботы. Женщины облачились в толстые теплые одежды и валенки и замотали головы большими шерстяными платками. Они принялись бить и толкать недовольных яков, привязывали самок и доили их. Ветер усилился, поднимая маленькие снежные вихри и бросая пригоршни снега в работающих женщин. Они сидели на маленьких стульчиках, наклоняя головы к заледенелым ячьим бокам, чтобы снег не сыпал в глаза, и продолжали работать голыми руками.