Дорогая Альма

Гавен Михель

– Да как же не бояться?! – воскликнула Пелагея. – В партию ихнюю вступила она. У нее партбилет. И в деревне про то знают. Выдадут.

– Как – в партию вступила? – Микола аж побелел. – А мне почем ничего не сказывали? Когда это?

– Да знаю, что ты терпеть их не можешь, ругаться станешь! – Пелагея махнула рукой. – Ну, утаила я. А то как бы она на почте главной стала бы? А ей как жить-то? Хозяйство она не тянет. А так служба, паек. Все не голодная.

– Ну, Пелагея… Ну, душенька… – Микола развел руками. – Ну, удивила. Не знаю, що и сказати.

– Фрау

Сэтерлэнд, – Пирогов подошел к Маренн, – не получается уйти сразу. Вот за Наталкой той, дочкой Азара бежать собрались. Оказывается, она в партию большевиков вступила. Чтобы на почте работать.

– А далеко ли живет эта Наталья? – поинтересовалась Маренн. – Времени-то мало у нас, Иван. Да и лишней огласки не нужно. Мало ли увидит кто.

– Живет-то Наталья на краю деревни: если с огорода зайти, то никто не заметит, – ответил Пирогов. – Но бежать через весь лес… А что в лесу-то том? Или кто?

– Это опасно. – Маренн покачала головой, раздумывая. – В лесу и с красноармейцами встретиться можно, и со зверем диким. Да и просто заблудиться. Как вы пойдете ночью? – спросила она Пелагею. – Фонарь использовать нельзя. Заметят, поймают. Всех подведете.

– Но Наталка как же, ох господи, убьют же ее! – заголосила Пелагея, когда Пирогов перевел ей слова Маренн.

– Лучше забрать ее, конечно, – тихо сказал Пирогов по-немецки. – Раз она член партии и в деревне знают об этом, ее выдадут, я не сомневаюсь. Кроме того, что просто очень жалко ее. Отец умер, брат погиб, одна-одинешенька мается. Так кроме того, все-таки слабая женщина. Вдруг не выдержит и дорогу к хижине покажет?

– Ты, Иван, слухай, так решим. – Микола, помолчав, положил Пирогову руку на плечо. – Наталку бросать все же негоже. Злой мужик был ее отец, но она-то сама в том не виновата. Не чужая она нам. И кроме нас с Пелагеей, позаботиться о ний никому. Я с Варварою сейчас же к озеру пойду, – продолжал он. – И в ту хижину переправлю их. А ты, – он повернулся к жене, – ступай к Наталке, но чтоб тихо, как кошка. Чтоб ни одна душа не заподозрила тебя. Помнишь наше место на озерке, где от твоего батьки прятались по молодости? – В выцветших глазах промелькнула улыбка. – У черного камня. Вот туда с Наталкой приходите. Там ждать буду.

– Ой, Микола! – Пелагея, всхлипнув, обняла его за шею. – Недарма полюбила тебя. Хлопец видный был, и чиловик хороший.

– Собирайся скоро. – Лесник, расчувствовавшись, чмокнул ее в лоб. – Время дорого. Вот и посмотрим, как ты место свиданий наших разыщешь. Не забыла ли?

– Уж не сомнивайся! И з закритими очами найду!

Пелагея кинулась за печку, схватила цветастый платок, закуталась в него. Быстро перекрестилась перед иконой. Затем, сунув руку за лавку, вытащила сверток со обрывками знамени и документами, сунула Варе:

– Вот, возьми.

– Как к болоту пойдете, на мисяц гляди, – наставлял ее Микола. – Щоб рога его оба всегда перед тобой били.

– Добре, добре, – проговорила Пелагея. – Уж не знаю, как и благодарить вас, пани доктур. – Она поклонилась Маренн. – Ратуете

за нас, сирых.

– Время не теряй! – прикрикнул на нее лесник. – Так и до полудня не управимся. Прямо туточки нехристей и дождемся.

– Бегу, бегу. – Шаркая башмаками, надетыми на босу ногу, Пелагея заспешила к двери. Раух посторонился, пропуская ее.

– Давай-ка, девонька, одевайся. – Микола передал Варе салоп, который накануне надевала Маренн. – Повирх рубахи-то. Холодно ночью-то. А сам-то, Иван, что о себе думаешь? – спросил он, помогая Варе просунуть руки в рукава. – Назад вернешься? Не боишься, что и тебя тронут?

– Мне бояться нечего, Микола, – пожил, – Пирогов вздохнул. – За Юру волнуюсь, верно. Но вот на фрау Сэтерлэнд вся надежда. – Он повернулся к Маренн. – Уж в своем-то госпитале рыскать они не станут? Каратели ведь не будут госпиталь обыскивать? – спросил он Маренн по-немецки. – Я о Юре, фрау…

– Нет, это исключено, – ответила она. – Давайте помогу, иначе кровотечение может начаться, рана еще неплотно затянулась. – Она подошла к Миколе, наклонилась, придерживая руку девушки, пока Микола натягивал на нее рукав салопа. Было заметно, что Варя вначале инстинктивно отпрянула, но потом взяла себя в руки, знаком приказав Графу молчать. – У них нет таких полномочий – обыскивать немецкие госпитали, тем более с тяжелоранеными. Это не входит в задачи исполнительных команд, они работают исключительно с местным населением. Если поступают сообщения, что в госпитале что-то неладно, этим будет заниматься служба СД при местной комендатуре. Впрочем, даже если Олендорфу и придет в голову что-то подобное, я ему не позволю, конечно. Вот так вот, хорошо. – Она ободряюще положила Варе руку на плечо. – Так что за Юру не беспокойтесь, Иван Петрович, – заключила она. – Во всяком случае, сейчас, – и попросила Варю: – А теперь я сделаю укол…

– Я сама! – вскрикнула Варя. – Я сама.

– Нет уж, позвольте мне, – настойчиво произнесла Маренн. – Раз уж я здесь, согласитесь, это будет надежнее. И быстрее.

– Варя, это правда, – поддержал ее Пирогов. Варя промолчала. Маренн набрала лекарство в шприц, сделала укол. Затем, сменив иглу, снова набрала лекарство. – Попробуйте встать. Опирайтесь на меня, не бойтесь. Очень больно?

– Нет, совсем не больно, – негромко откликнулась Варя, пальцы ее дрожали от слабости.

– Сможете идти? Попробуйте, – попросила Маренн. – Держитесь за меня.

– Да, кажется, могу. – Варя сделала несколько шагов по комнате.

– Очень хорошо. – Маренн кивнула. – Сначала, конечно, трудно, но лекарство будет действовать сильнее, так что сможете идти быстрее, – заключила она. – Теперь сделайте укол собаке. – Она передала Варе наполненный шприц. – Иван, где корзина со щенками?

– Вот туточки. – Микола поставил перед ней большую плетеную торбу с привязанной к ней веревкой. – Я сюды переложил, за спиной понесу, – он показал на веревку, привязанную по краям. – Таки легче будет. Ведь еще Варвару вести. И припасы съестные, что были… Все вместе.