Дорогая редакция. Подлинная история «Ленты.ру», рассказанная ее создателями
Шрифт:
«Норд-Ост»
Когда позвонил Слава, мы с моей будущей женой ехали в такси домой из каких-то гостей. Он сказал, что в Театральном центре на Дубровке происходит что-то непонятное, и что если я хочу, то могу туда поехать, позвонить оттуда в редакцию и рассказать, что там делается. А мы как раз за несколько дней до этого ходили на мюзикл «Норд-Ост», и я знал, что мы проезжаем совсем недалеко от него. Я просто вышел из такси и поймал машину в обратную сторону – на Дубровку. Когда я подъехал, оцепления как такового еще не было, но все уже говорили про террористов и захват заложников. Рассказывали про выстрелы. Я прошел через небольшой дворик и огороженный заборчиком то ли склад каких-то стройматериалов, то ли конструкций и пролез прямо к самому зданию. Внутри было тихо, и несколько минут я размышлял, не забраться ли внутрь – окно первого этажа недалеко от меня было раскрыто. В это время сзади ко мне стал аккуратно подбираться и занимать позицию немного в стороне от меня снайпер. Он меня видел, но интереса ко мне не проявил. Видно, на террориста я не походил даже в темноте. Переглянувшись
Выбравшись из дворика, я оказался уже за оцеплением из милиции и солдат, которое успели выставить, и стало понятно, что обратно меня никто не пустит. На месте встречи были Вася Логинов, Сергей Сергеевич, еще кто-то. Мы пообсуждали, как быть, а потом решили разойтись и побродить. За оцеплением толпились журналисты с камерами, зеваки, было много людей, у которых в заложниках оказались родственники и близкие. Было очевидно, что никто не понимает, как относиться к происходящему. Запомнился парень, который с какой-то дворовой бравадой рассказывал, что он тут не просто так: у него жена в заложниках, а его не пускают, и тут же добавил зачем-то, что они женаты только два года. Уже под утро, когда я наблюдал за подъездом театрального центра с крыши жилого дома напротив вместе с оказавшимся там же фотографом «ИТАР-ТАСС» или РИА Новости, мы услышали несколько выстрелов в здании, а потом мне рассказали о жившей неподалеку девушке, которая как-то проникла внутрь и набросилась на боевиков со словами, что, мол, вы тут устраиваете в моем районе, какие же вы кавказцы, немедленно отпустите всех, тут же женщины и дети! Девушку просто застрелили.
Ночью с 25 на 26 октября я почему-то решил, что штурм будет обязательно сегодня и снова поехал к «Норд-Осту». Пробраться на крышу того же дома не получилось – теперь выход закрывала массивная решетка с висячим замком. Зато меня пустили в квартиру первого этажа. Хозяева с заспанным мальчишкой как раз выходили на улицу, потому что им было страшно оставаться дома. Их окна выходили на театральный центр, а подъезд – на противоположную сторону. Все пространство между домами было наглухо оцеплено, и лучшего места для наблюдения представить себе было трудно. Хозяйка пускать меня сперва не хотела, но я показал паспорт и пресс-карту и объяснил, что мне действительно нужно – и что, если они меня не пустят, я пролезу еще где-нибудь. Женщина сказала: «Только осторожно» – и закрыла железную входную дверь, оставив меня внутри. Я разместился у окна в детской, пробитого в нескольких местах. Напротив него стояла кровать, на смятом одеяле со львенком из мульт-фильма поблескивали мелкие осколки оконного стекла. Спавшего в ней мальчишку лет восьми не задело чудом.
В то время мы еще не знали, как надо работать в таких ситуациях. Я сообщал в редакцию по телефону обо всем, что происходило во время штурма. Редактор ночной смены аккуратно записывал полученные от меня сведения, а потом… дожидался, когда о том же самом сообщат информагентства, и только после этого давал информацию на сайт со ссылкой на корреспондентов других изданий.
В самом разгаре событий у меня кончились деньги на телефоне. Девочка-оператор в «МТС» слушала мои просьбы вернуть мне связь с трогательным сочувствием, но ничего поделать не могла. В здании раздались взрывы, огромный плакат «Норд-Оста» на фасаде разорвался, открыв черный зияющий пролом. Я нашел на кухне обычный городской телефон и снова дозвонился до редакции. Прямо перед моим окном, укрываясь за стволами деревьев, сидели и лежали солдаты – молодые ребята, которых я видел в оцеплении. Если мне было так страшно, то каково же было им? Когда выстрелы стихли и все они убежали вперед, в здание, а к центральному входу стали подъезжать машины МЧС и «скорой помощи», я решил, что все кончилось, операция завершена. Я раскрыл окно, выпрыгнул вперед и осторожно пошел вслед за солдатами, чтобы посмотреть, что происходит с заложниками. Как раз в это время они стали появляться – кого-то выводили под руки, кого-то выносили. Сами они двигались как-то заторможенно, иные были без сознания. Тут из раскрытого окна на самом верху дома, из которого я выпрыгнул, крикнули: «Эу! Слышь, ты куда? Капитан, этого, этого бери!» Откуда-то появился милиционер, схватил меня за шиворот и, не обращая никакого внимания на крики, что я репортер, запихнул в обычный «Икарус», стоявший чуть в стороне. Из автобуса видно было плохо. Я стал размышлять о том, в каком направлении пойдет дознание, когда выяснится, что у меня отчим чеченец. Но вскоре тот капитан снова вернулся к автобусу. Я постучал по стеклу и показал пресс-карту. Он остановился на мгновение, посмотрел на меня, потом жестом велел открыть дверь автобуса и вбежал ко мне. «Чо, журналист? Ну давай отсюда быстро к журналистам». Выволок меня из автобуса и, подозвав двух солдатиков, указал пальцем через площадь, где слева за оцеплением кучей стояли телекамеры: «Ну-ка этого вон туда». Солдатики взяли меня под руки, провели через всю площадь перед телекамерами и вышвырнули за оцепление в толпу репортеров. Естественно, в теленовостях вскоре стали показывать мой триумфальный проход под конвоем, сопровождая эти кадры сообщениями о пойманных террористах. В результате к тому времени, когда я уже положил денег на телефон и ехал домой в маршрутке, мне начали названивать, и мне приходилось под все более тревожными взглядами попутчиков вновь и вновь объяснять, что я не террорист, из «Норд-Оста» не сбежал, что меня уже отпустили, не били и что все в порядке. Звонили они
Судьба
Одной из традиционных «ленточных» вечеринок по осени был день рождения Леси Самборской, который в 2004 году отмечался в Серебряном бору, и там была практически вся «Лента». Тогда Антон Борисович Носик покидал пост главного редактора, а на его место владельцы прочили Ивана Засурского. Кто такой этот Иван Засурский, я не имел ни малейшего понятия, но полностью разделял общее мнение, что работать под началом какого-то неизвестного «варяга» мы не станем. В общем, тогда мы готовились проделать ровно то же самое, что потом ребята сделали аккуратно десятью годами позже, то есть уволиться все скопом. Обсуждали в тот вечер только то, как по-свински с нами поступают владельцы, говорили много неприятного про навязываемую нам кандидатуру Засурского (что именно, я не помню, видимо, на самом деле никаких сверхвпечатляющих гадостей не было). Помню, как мы ватагой сидели, прижавшись друг к другу, вокруг Галины на больших садовых качелях с навесом, чуть раскачивались, и она говорила в том смысле, что каждый из нас, конечно, может решать за себя, но она точно уйдет, если нам все-таки поставят этого Засурского. Кто-то нерешительно выразился, что, может, не стоит драматизировать, может, еще посмотреть, что и как будет… Галя встрепенулась: «Я хочу, чтобы этот ресурс носил имя Славы – человека, который фактически создал «Ленту». Я не понимаю, почему должно быть иначе, почему по чьей-то прихоти все, что мы делали, возьмут и отдадут кому-то, кто не имеет к этому никакого отношения». Мы все закивали, что да, действительно, с чего это, собственно. Слава Варванин и Дима Иванов придерживались тех же мыслей, и я про себя решил, что точно уволюсь. Под Засурского не лягу.
Через несколько дней в редакции сделали торжественное объявление – новым главным редактором назначена Галина Тимченко, Слава Варванин стал директором по развитию. Мы над ним долго подшучивали, что это просто у него развитие такое. Потом за кружкой пива в каком-то пабе я спросил Славку, как так получилось. «Решили, что я рожей не вышел, – ухмыльнулся тот. – Да ладно, это не важно. Главное, что Засурского нет». Это и правда было неважно. В то время Галя и Слава воспринимались практически как единое целое, Инь и Ян, такой своеобразный двуликий Янус. Тогда и представить себе было невозможно, что на свете есть что-то, что может их разделить. И казалось, вся «Лента» держалась на этом тандеме.
Теперь, в эти несколько месяцев после того, как «Лента» в том виде, в каком она развивалась полтора десятилетия, фактически прекратила существование, я слышал множество разных комментариев и размышлений от теперь уже бывших сотрудников. Кто-то высказывался в том смысле, что было бы лучше, если бы весь отдел спецкоров во главе с Ваней Колпаковым изначально выделили в отдельный самостоятельный проект. Теперь бы закрыли его, а «Лента» жила бы и дальше. Кто-то сожалел о том, что Галя проявила такую несгибаемость, считая, что, как главный редактор, она обязана была суметь договориться с инвестором. Но кто бы чего ни говорил, на деле-то ребята встали и вышли вон вслед за ней. Они совершили это громкое аутодафе – столь необычное для нашего цеха. Это был сильный поступок. И я не слышал ни о ком, кто пожалел о нем.
Что касается меня, то тогда, в 2004 году, я, конечно же, предпочел бы, чтобы главредом стал Слава Варванин. Мне казалось, что то, как все обернулось, было не совсем справедливо. Все время моей работы в «Ленте» для меня лидером был именно он, хотя с годами он все больше и больше выпадал из непосредственной редакционной жизни. Однако то, во что Галя превратила «Ленту» в последние годы, когда ни я, ни Слава уже в ней не работали, тот уровень, на который она сумела вывести издание, каких журналистов и редакторов собрать, какие материалы делать… Что там говорить. Это впечатляет. Вся работа отдела спецкоров, вся качественная журналистика, которую они начали выдавать ошарашенной от их бесшабашной смелости аудитории – все это я приветствовал и поддерживал. Для нас «Лента» была прежде всего работой. Для ребят-спецкоров это было уже нечто большее. Я всегда хотел, чтобы именно в этом направлении и развивалась «Лента», и я, честно, не представляю, как это можно было бы сделать без несгибаемости.
Про любовь
Юлия Штутина
Юлия Штутина – историк, журналист; с 2005-го по 2009-й – редактор в «Ленте. ру», руководила рубрикой «О высоком» («Культура»)
Мне посчастливилось работать в «Ленте» между 2005 и 2009 годами, а с 2010-го и до увольнения Гали Тимченко и ухода дорогой редакции я изредка писала статьи для рубрик «Культура» и «Наука». Льщу себе мыслью, что по-настоящему далеко – несмотря на обстоятельства вроде рождения ребенка и переезда на край света – я не уходила, следовательно, провела в «Ленте» девять прекрасных лет.
Для меня «Лента» – это история про любовь. У многих людей наступает такой этап, когда заканчиваются внутренние силы работать ради выживания: хочется делать что-то еще и ради удовольствия, по любви. Так было со мной: я узнала от приятеля, что в «Ленте» ищут редактора в рубрику «О высоком». К тому времени я несколько лет работала в крошечном узкоспециализированном стартапе, который был ничем не плох, но скучен, так что предложение сходить на собеседование в «Ленту» показалось мне подарком судьбы.