Шрифт:
Дорогая тётя
У обременённого траурными заботами гражданина Некролова Ивана Мануйловича зазвонил телефон. Высветился номер только что похороненной его тёти, и от неожиданного звонка у заботливого племянника помутилось сознание.
— Останови, — хриплым голосом попросил бывший адвокат соседа, водителя «Москвича». — Езжай себе с богом, — бубнил убеждённый атеист, вываливаясь из машины как парализованный. — Пройдусь — здесь от кладбища до дома недалеко.
— Ванечка, — настойчиво просила племянника тётя, — я задыхаюсь, скорее вызволяй меня… Дорогой мой племянничек, спеши себе на пользу… Мы поедем с тобой на хутор, и там я покажу
Через минуту-другую Иван Мануйлович, слегка оправившись от потрясения, стал уже что-то соображать и подумал, что это чья-то злая шутка. «Возможно, продвинутый соседский сорванец Миша стащил её телефон, когда она была при смерти, и балуется, — рассуждал про себя наследник, — или же телефон попал в руки неизвестной мне родни, и они издеваются надо мной из зависти. Телефон — мой явный просчет», — корил себя племянник, продолжая слушать весьма знакомый ему голос.
— Тётя, — строго ответил бывший адвокат «знакомому голосу», — докажи, что ты есть моя тётя, — и, повысив тон, устроил «голосу» допрос. — Назови мне число, месяц, год и место своего рождения, имена первого, второго и третьего мужей.
Знакомый голос девяностовосьмилетней тёти без запинки ответил на вопросы и настойчиво просил поторопиться. Услышав ответ, племянник обомлел, и у него произошло непроизвольное мочеиспускание. До бывшего адвоката дошло, что обогатившаяся целительным ремеслом его сказочно богатая тётя ожила в гробу под действием некой силы, возможно содержащейся в целительной воде «Долголетие»…
Он хотел было спросить тётю про место, где зарыты сокровища, но осёкся. «С ней нужно говорить умно и с глазу на глаз», — трясясь, подумал наследник. Панический страх, охвативший его при мысли, что нужно разрывать могилу и вскрывать гроб, стал постепенно отступать под напором нахлынувшего желания заполучить зарытые сокровища, и алчность, наконец, вытеснила страх окончательно.
— Она не шутит, — выкрикнул бывший адвокат и побежал. Дома он мигом погрузил в «Таврию» лопаты, гвоздодёр и семидесятидвухлетним коршуном полетел на кладбище.
Мануйловичу звонили не раз и не два, но он не отвечал. Его ждали в кафе на поминальную трапезу, но, прождав более часа, пятеро сомнительного вида граждан помянули усопшую девятью весьма скромными, остывшими блюдами, без главного и единственного родственника.
*
Лихорадочно разрывая свежую могилу (в заросшем углу кладбища), спаситель наконец докопался до гроба, вскрыл крышку и увидел тётю живой, но слегка побледневшей от удушья.
Тётя глубоко вздохнула, погрозила пальчиком, села поудобнее в гробу и строго приказала трясущемуся племяннику: «Помоги выбраться наверх…». Она встала на плечи племяннику и, выбравшись из ямы, сверху вниз строго сказала: «А ты, негодяй, оставайся в могиле, там всё для тебя готово… Ложись в гроб, накрывайся крышкой, и я с лёгкой душой забросаю яму землёй. Ты достоин того».
Оценив непредсказуемую опасность тётиной целительной силы, племянник прикинулся ягнёнком и проблеял снизу-вверх:
— Немного повинен перед тобой, дорогая тётя! Обещал похоронить рядом с центральной кипарисовой аллеей, на видном и дорогом месте, но пойми, дорогая тётя, что на всю цепочку помощников на это дорогое мероприятие (скорая, милиция, морг, похоронная служба, стоимость договорного места, венки, ленты, цветы, крест, отпевание, рабочие кладбища, поминальная трапеза и прочее) требуется сумма, где
— Продолжай, продолжай, — приободрила тётя сникнувшего племянника, сидя на холмике сырой земли.
— Если ты, тётенька, доверишься мне, то мы вместе с тобой выроем добро, — продолжал, оживившись, племянник, сидя в гробу, где только что сидела тётя, — выгребем драгоценности, доллары, и тогда, дай бог тебе здоровья, ты, в случае чего, будешь достойно упокоена в первом богатом ряду у кипарисовой аллеи.
— Теперь я не собираюсь умирать никогда, — ответила тётя, снимая с себя серую затрапезную юбку, пиджак довоенного покроя и стоптанные чувяки ручной работы. Снятое с себя старьё она бросила на сырой холмик, уселась на него сверху и продолжила тему жизни и смерти.
— Дважды не умирают, двум смертям не бывать, — ликовала она. — Побывала разок в раю, а вернее в аду и довольно… Не каждому дано воскреснуть, тем более в понедельник 13-го числа. Буду теперь жить-поживать и с божьей помощью уповать на бессмертие. Поберегусь от простуды, — сказала тётя, поправляя подстилку, — землица больно сырая, а мне ещё ой как пожить хочется. Я с помощью воды «Долголетие» малость поживу ещё и…
Тётя вздохнула, презрительно посмотрела в яму и строго сказала:
— Постараюсь лишить тебя наследства, дорогой мой племянничек. Я слышала всё, что ты говорил при мне и про меня с того момента, как примчался, получив сообщение о моём плохом самочувствии. Я лежала на софе и была бездыханна, но ты, вместо того чтобы увезти меня в больницу, отвёз к себе во двор, позвал едкую соседку и, потирая руки, попросил «убрать мерзкую старуху» с порога и положить на дерюжке в тёмном сыром коридоре между вонючими канистрами. Как же мне хотелось встать, облить тебя бензином и поджечь, дорогой племянничек. Теперь я уверена, что покойники, пока из них в морге не выпотрошили нутро и не распилили череп, всё слышат, а некоторые и видят.
— Мне же повезло из-за серии твоих ошибок, дорогой наследничек, обусловленных твоей беспримерной жадностью. С самого начала сна и до того момента, как по крышке гроба стали стучать комья земли, я постоянно слышала твои мерзкие реплики: «Скорее, скорее, чего тянуть резину! Слава богу, она и так хорошо пожила. Не нужно, не надо— хватит и того, что есть».
Твоя алчность, породившая спешку, и вся гнусная сущность твоей натуры, да плюс моя сообразительность вернули меня, можно сказать, из ада в земное блаженство… Как всё же хороша жизнь, и до чего же противна смерть, — декламировала тётя, подражая голосу известной артистке сороковых годов двадцатого века и, сорвав с головы платок неопределённого цвета, запела. — Ой, цветёт калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я…
— Чтобы получить неоценимую радость от чудесного спасения, — продолжала тётя, кончив песню, — хочу доставить себе ещё и удовольствие, дорогой племянничек, пересказать путь моего спасения и показать твои гнусные ошибки и мою сообразительность.
*
— Ты вызвал скорую и полицию. Фельдшер потрогал лоб и молча кивнул головой. Лейтенант молча полистал паспорт и тоже кивнул головой, и только казак, стоявший рядом с лейтенантом, буркнул: «Однако… В девяносто восемь лет выглядит недурственно; лежит как живая». На собачьей подстилке, отнятой тобой у Бобика, меня выволокли со двора и, как мешок с отходами, погрузили в полицейский прицеп и повезли в морг.