Дороги богов
Шрифт:
Наречие этих людей я понимал еще меньше — десяток слов, те, что по дороге объяснил мне Ворон. Кое-как расспросив какую-то женщину, я прошел в большой дом в поисках своего спутника и наставника.
Он был на женской половине дома, там, где сейчас говорили только шепотом и двигались на цыпочках. В спертом воздухе чувствовался запах пряностей и травяных взваров. В темном углу бормотали что-то над горшком две женщины-знахарки.
Постель хозяйки была отделена от лож других женщин, ткацких станков и сундуков с добром чистым полотном. Я осторожно подошел ближе, каждый миг ожидая,
Отогнув полог, я увидел невысокое широкое ложе, застеленное шкурами. Над изголовьем в стене торчал нож с костяной рукоятью, призванный отгонять злых духов. Пучки чародейных трав были разбросаны вокруг, ясно ощущался приторный запах каких-то зелий. Видимо, совсем недавно здесь был совершен над умирающей какой-то обряд.
На постели, вытянувшись, лежала молодая, моих лет, высокая и невероятно красивая женщина. Темные, как у Ворона, волосы ее рассыпались по ложу, обрамляя ее исхудавшее, но еще прекрасное лицо, на котором ярко горели большие бездонные глаза и алые губы. Лихорадочный румянец покрывал ее впалые от болезни щеки. Под рубашкой тонкого полотна угадывалось тело, столь соблазнительное, что даже я ощутил жгучее желание сжать ее в объятиях.
Что же говорить о Вороне, сидевшем рядом с нею и державшем ее тонкую руку в своих ладонях. Чуть наклонившись вперед, он жадно смотрел в ее лицо горящим взором. Оба молчали, глядя друг на друга, и по этому молчанию и напряжению я понял, что мой наставник действительно любил эту женщину и не мог представить себе жизни без нее.
Мста вдруг вздохнула и тихо заговорила.
— Умру я, — произнесла она печальным грудным голосом, от которого во мне все перевернулось. — Скоро уже…
— Не говори так! Не надо, — пылко оборвал ее Ворон. Поднеся ее безвольные руки к своим губам, он жадно целовал ее тонкие пальцы, не сводя с бледного лица горящих глаз.
— Устала я… Отмучиться бы скорее!
— За что боги так жестоки! — воскликнул Ворон. — Почему?.. Ведь ты ведунья, Мста! Поведай, за что нам эта кара!
Впервые в его всегда спокойном голосе прорвались слезы.
— Ведунья я, — прошептала женщина. — Тайные знания мне ведомы, людям о таких и не снилось… В обмен на них обещалась я хранить себя, не дарить сердца мужчине, не носить под сердцем дитя любви… А увидела тебя — и обо всем забыла… Не должна я была становиться твоею. Это расплата!
— Расплата, — глухо, спрятав лицо в ладонях жены, повторил Ворон.
— Умру — исполнишь, в чем клялся?
Мне показалось, что плечи Ворона вздрогнули. Он застыл, словно окаменел, потом медленно склонился ниже, словно от непосильного груза.
— Да, — еле разобрал я.
Мста откинулась назад, глубоко вздохнула, прикрывая глаза длинными ресницами. Я очарованно смотрел на ее прекрасное лицо, которое совсем скоро овеет холодом смерть, и мне показалось, что на нем промелькнула тень скрытого торжества. Умирающая радовалась. Но чему? Безраздельной любви мужа или чему-то еще?.. Мне вдруг пришли на ум слова самого Ворона: «Возможно, она одна из богинь, изгнанная на
Я не успел шевельнуть и пальцем — внезапно Мста открыла глаза, и я понял, что она учуяла меня. Огонь, полыхнувший в ее глазах при этом, заставил меня отпрянуть, задергивая полог, — столько в нем было страха и гнева.
Через некоторое время из-за полога вышел Ворон. Он осунулся, глаза утратили блеск. Передо мной стоял молодой старик. Он сжал мои плечи, словно ища во мне опору.
— Она умирает, Олав, — произнес он дрогнувшим голосом. — Как страшно!
Мне еле удалось увести его туда, где женщины уже приготовили нам умыться с дороги и поесть.
— Я люблю ее, — говорил он мне некоторое время спустя, когда мы уже сидели за столом вымытые, в чистой сряде и потягивали пиво после вечери.
Хозяин дома почти не притронулся к трапезе, ел только я, в котором никакое горе пока еще не могло победить голода и жажды. Мой наставник смотрел на меня с грустной отеческой улыбкой.
— Я так ее люблю, — продолжал он, — что мне временами становится страшно!.. Боюсь, не околдовала ли она меня? Она ведь вправду была ведьмой до встречи со мной!.. Вот сейчас мы сидим с тобой рядом, разговариваем, и я спокоен. Я даже могу смеяться, — он улыбнулся по-прежнему открыто, но улыбка тотчас же завяла, — а прихожу к ней — и словно теряю силы… Хоть бы кто сказал, что со мною!
— Она действительно околдовала тебя, — предположил я.
— Что ты можешь, мальчик, знать о колдовстве? Ведь ты же не чародей, не жрец и не ведун!.. Но меня тянет к ней. И я боюсь этого.
Глядя на его понурые плечи, его потухший, пустой взгляд и унылое, остановившееся лицо, я для себя твердо решил, что ни одна женщина никогда не заставит меня потерять голову от любви.
— Давай уедем! — попросил я. — Ты сам увидишь, что тебе станет лучше, когда ты покинешь этот дом!.. Не надо делать того, что не хочешь!
Ворон некоторое время смотрел в пустую кружку, надеясь на дне разглядеть ответ, а потом тряхнул головой:
— А может быть, ты и прав!
Мста умерла ночью.
Ворон не отходил от ее смертного ложа, и страшно было видеть его горе. Он в самом деле любил женщину, которой должен был бояться до глубины души. Любовь к ней и страх смерти смешались в его душе.
Что же до меня, то я не мог забыть странного торжествующего взгляда умирающей. Что заставляло ее испытывать радость, прощаясь с жизнью? Осознание того, что она забирает с собой и его? Когда я думал об этом, меня охватывал страх за участь моего наставника и друга.
Наутро началась суета похорон. Сошлись все соседи, деятельно включаясь в работу. Я оказался не у дел, и мне оставалось только слоняться по двору, прислушиваясь к малопонятной речи и стараясь уяснить себе значение некоторых незнакомых слов.
Ворон нашел меня ближе к вечеру, когда главное уже было сделано. В поварне кипела работа — там готовили на завтра поминальную трапезу. Мужчины проверяли оружие перед тризной, женщины собрали для покойницы добро, привели животных, которых отправят с нею на тот свет.