Дороги на Ларедо

Макмуртри Лэрри Джефф

Пересекая Рио-Кончо с капитаном Каллом и помощником Планкертом, Брукшир не случайно вспомнил Принстонский колледж и задумался о нем. Ветер все крепчал, а снег превратился в ледяную порошу, которая жалила его лицо, как стая пчел.

В Принстонском колледже они много говорили о цивилизации. Само собой разумеется, что посещающие колледж относили себя к ее носителям. Нью-Джерси, где находился колледж, тоже считался цивилизованным местом, однако Брукшир не часто вспоминал цивилизованные ландшафты Нью-Джерси и цивилизацию вообще, пока не оказался посреди колодной Рио-Кончо с капитаном Каллом.

До сего времени цивилизация для него была всего лишь вычурным словом, которое любили смаковать проповедники, профессора

и политики. Теперь она больше не была для Брукшира пустым звуком. Она была тем, что он оставил позади, и воплощала собой мягкие постели, газовые обогреватели и уютные кирпичные дома, защищавшие от ветра. Она воплощала также мясо, нарезанное ломтиками хорошо обученным мясником и приготовленное его женой Кэти, которая теперь умерла и оставила его без своих бифштексов.

Ничего из того, что профессора в Принстоне могли бы назвать цивилизацией, не существовало на Рио-Кончо. Более того, на всем пространстве, где они находились, не было ни единого живого существа, кроме них. В Чиуауа на них хоть таращились старухи, закутанные в пыльные шали. Здесь же были только камни, небо и ветер. Когда наступала ночь, им по часу приходилось собирать редкие хворостинки, чтобы разжечь маленький костер.

В ночь, когда налетела пурга, было так холодно, что даже капитан Калл не пытался притворяться спящим. Они сгрудились возле костра, стараясь сохранить огонь. Временами порывы ветра были такими, что едва не уносили с собой все пламя.

Брукшир никогда не думал, что ему может быть так холодно, и при этом вспоминал, что еще месяц назад умирал от жары в Ларедо.

— Всего несколько недель назад мне было жарко, как никогда, — сказал он капитану, — теперь же, как никогда, холодно. Здесь что, не бывает умеренной погоды?

Помощник Планкерт перестал разговаривать вообще. Каждый раз, когда он открывал рот, воздух так обжигал зубы, что они начинали болеть.

— Да, климат здесь умеренным не назовешь, — проговорил Калл. У него болело колено. Накануне утром его лягнул мул. Обычно ему хватало прыти, чтобы уворачиваться от таких пинков, но на этот раз он почему-то сплоховал. Но больше всего капитана беспокоило то, что, когда наступали холода, у него начинали распухать суставы пальцев. Большую часть жизни он не придавал значения погоде и никогда не позволял ей мешать его работе или передвижениям. Придет время, и погода переменится, а работа не может ждать. Теперь, похоже, погода сильно мешает ему. Когда ударили морозы, у него вдруг распухли запястья и еще сильнее — суставы пальцев. Такое уже было с ним прошлой зимой, правда, в меньшей степени, и доктор в Амарилло сказал, что у него артрит. Единственное, что посоветовал доктор, это носить медный браслет, но Калл пренебрег его рекомендацией. Теперь капитан жалел об этом. Суставы у него по утрам распухали так, что с трудом удавалось застегнуть штаны и затянуть седельную подпругу. Навьючивание мулов тоже перестало быть для него простой задачей. Он хотел перепоручить это дело помощнику Планкерту, но тот не умел вязать такие узлы, которые бы не развязывались.

Накануне днем они заметили оленя — крупную самку. Мясо у них было на исходе. Калл выдернул из чехла винтовку и попытался выстрелить, но обнаружил, что распухший палец не пролезал к спусковому крючку. Когда же ему наконец удалось справиться с ружьем, самка уже была в двухстах ярдах, и Калл промахнулся.

Сидя с Брукширом и помощником возле трепетавшего огня, Калл потирал выпирающие костяшки своих пальцев. За последнее время они не стали менее распухшими, и мяса на них тоже не прибавилось: ведь приходилось жить на солонине да изредка — черепахах, жестких, как кожа. Калл взглянул на указательный палец и поразился его толщине. В нем, наверное, сидит заноза, подумалось ему. Шипы мескита могли вызывать воспаление в суставах. Но, рассмотрев палец внимательно, он не обнаружил на нем никаких

чужеродных следов.

Это внушало беспокойство. Ни Брукшир, ни помощник не отличались большим умением стрелять. Сам он тоже не являлся каким-то особенным стрелком, но всегда мог добыть мясо, когда в этом была необходимость. Ему пришло в голову снять с винтовки скобу предохранителя. Это придется сделать, если холода не спадут и погода не принесет облегчения его суставам. Он не мог припомнить в прошлом, чтобы холод так досаждал ему даже тогда, когда он провел зиму в Монтане на Милк-ривер, где температура в сорок градусов ниже нуля была не редкость.

— Что ж, никто из нас не становится моложе, — заметил Брукшир.

Калл никогда не задумывался о возрасте. Чарли Гуднайт любил поговорить об этом, но Калл находил такие разговоры скучными. Он был всегда самим собой, не больше и не меньше, как и любой другой. До тех пор, пока он мог сняться с места и отправиться в поход, когда это было необходимо, возраст для него не имел значения. Он по-прежнему был способен в известных пределах делать то, к чему имел склонность. Однако вот сейчас он был склонен убить крупную олениху, но не убил. Он, конечно, не был выдающимся охотником и промахивался в стрельбе по оленям и раньше. Но этот промах был особенно тревожным. Они вступали в родные края молодого бандита, мальчишки с острым глазом и немецкой винтовкой, снабженной оптическим прицелом. И распухшая костяшка, которую надо запихивать в скобу предохранителя, не прибавит ему шансов в поединке с Джо Гарзой.

— Как надо замерзнуть, чтобы обморозиться? — нарушил молчание помощник Планкерт. Хотя ему не хотелось открывать рот и испытывать ломоту в зубах от холодного воздуха, но в последнее время его постоянно тревожил вопрос об обморожении, и он был вынужден спросить об этом. Отправившись с капитаном, он совершил самую большую ошибку в своей жизни. Если придется замерзнуть до смерти на Рио-Кончо, это послужит ему хорошим уроком. Но он все же не хотел, чтобы такое случилось.

— Мы не обморозимся, — успокоил его Калл. — Можно втиснуться между мулами, если еще похолодает.

Помощник Планкерт переживал личную трагедию, о которой ни словом не обмолвился со своими попутчиками. За день до того, как задул ледяной ветер, он надел на себя всю одежду, какая только при нем была и ходил в двух парах штанов и нескольких рубашках. При таком количестве одежды ему оказалось трудным расстегнуть замерзшими руками все пуговицы, когда приспичило посреди ночи. Он-то думал, что снял все, когда ударила струя, а оказалось, что нет, и большая часть того, что из него вылилось, попало между двумя парами штанов. Мороз крепчал, и штаны превратились в ледяной панцирь. Слабый костер едва согревал руки и на ледяной панцирь не производил никакого впечатления.

Вскоре после этого стихийного бедствия на помощь ему пришел янки Брукшир и одолжил пару лишних перчаток, которые захватил с собой. Брукшир заметил, что руки у помощника мерзли так, что тот не мог держать поводья, и предложил ему перчатки, а помощник с благодарностью принял их. Брукшир понимал также, что когда наконец помощник окажется под боком у своей жены Дуби, то будет еще более благодарен ей за теплое тело.

— Вы жалеете, что поехали со мной, господин Брукшир? — спросил Калл. О сожалении помощника ему было известно. Тот давал понять это каждым своим движением и каждой репликой. А вот Брукшир оказался не так прост. Он приспосабливался к тяготам гораздо быстрее, чем ожидал Калл. После того, как они оставили Ларедо с его пеклом, Брукшир ни разу не пожаловался и старался исправно выполнять свои обязанности. Калл пришел к тому, что стал восхищаться им. Ведь после комфортабельной жизни в городе ему, наверное, было нелегко оказаться в таких условиях, как сейчас, на Рио-Кончо. И все же тем, кто страдал больше всех, оказался помощник, выросший в этих краях.