Дороги товарищей

Логинов Виктор Николаевич

— Буржуйские условия! Нет, я на таких перинах не улежал бы. Миллионы людей на земном шаре спят на голом полу, на земле, в общем, где попало. Нет, я принципиально против перин, потому что тут забудешь про освобождение человечества!

И Аркадий сурово посмотрел на Соню.

— Эта мысль как-то не приходила мне в голову, — пуще прежнего краснея, сказала Соня. — Я не думала, что мягкая постель может играть какую-то роль…

— Ты думаешь, Ленин спал на мягкой постели? — спросил Аркадий, приняв позу члена революционного конвента^[36]. — Нет! — Но тут же он смягчился

и прибавил — Впрочем, ты женщина… слабый пол. А я имею в виду мужчин.

— Ты отказываешь нам в праве на мужество, — укоризненно прошептала Соня. — Нагнись.

Аркадий безропотно наклонил голову, и Соня, взяв с туалетного столика гребенку, старательно расчесала его кудри.

— И еще, — сказала она, потянувшись за маленьким пульверизатором с одеколоном.

Аркадий шарахнулся от глазка пульверизатора, как от гремучей змеи.

— Еще этой заразы не хватало! — закричал он. — Ты мне брось! Сразу видно, что мамаша твоя вышла из богатого класса!

— Как ты меня обижаешь! — воскликнула Соня, сразу вся потускнев. — Зачем ты?.. Я знаю, что тебе плохо… но я ведь мало виновата в этом.

Аркадий медленно опустился на стул, выдавил после недолгого молчания:

— Тоска-а! Почитай мне стихи, что ли. Какие-нибудь такие…

Соня уже не раз читала ему стихи. А еще раньше он с затаенным дыханием слушал ее на школьных вечерах. Она читала тихим голосом, никогда не подымаясь до крика, но в приглушенных интонациях слышались и торжественные возгласы, и гул набата, и стоны смертельного испуга. Соня умела передать чувства человека. На олимпиадах она занимала первые места. Ей пророчили славу артистки.

— Что же почитать тебе? — спросила она.

— Ну хотя бы… Вот:

Нас водила молодость

В сабельный поход…^[37]

— «Смерть пионерки». Сколько раз я тебе читала Багрицкого, а ты даже не спросил, кто написал, — грустно сказала Соня. — Мы читаем книги и не обращаем внимания на авторов.

— Багрицкого мы в школе изучали, что же спрашивать? Здорово пишет. Зажигательно.

— По тебе это мало заметно.

— Я в душе переживаю, — сообщил Аркадий.

— Ладно, я прочту тебе стихотворение… Оно называется «Кукла». Его написал поэт Дмитрий Кедрин.

— Что-о? — Аркадий был оскорблен. — Детские стихи. Почитай что-нибудь серьезное.

— Это — серьезное, Аркадий. Послушай.

Соня встала перед Аркадием, опустила голову и сказала:

Как темно в этом доме!

Тут царствует грузчик багровый…^[38]

Аркадий вздрогнул, с изумлением посмотрел на Соню и замер.

А Соня тихонько продолжала:

Под нетрезвую руку

Тебя колотивший не раз…

На окне моем — кукла.

От этой красотки безбровой,

Как тебе оторвать

Васильки загоревшихся глаз?

Соня

глядела в пол. Губы ее чуть-чуть шевелились. Руки были опущены, пальцы медленно перебирали складки платья.

Что ж!

Прильни к моим стеклам

И красные пальчики высунь…

Пес мой куклу изгрыз,

На подстилке ее теребя.

Кукле много недель,

Кукла стала курносой и лысой.

Но не все ли равно?

Как она взволновала тебя!

Соня вздохнула, помолчала и негромко начала опять:

Лишь однажды я видел:

Блистали в такой же заботе

Эти синие очи,

Когда у соседских ворот

Говорил с тобой мальчик,

Что в каменном доме напротив

Красный галстучек носит,

Задорные песни поет.

Соня нетерпеливо тряхнула головой, будто отгоняя что-то, отшвыривая от себя. Ладошки ее и пальцы плотно прижимались к ногам:

Как темно в этом доме! —

гневно, с болью, но тихо, очень тихо повторила она.

Ворвись в эту нору сырую

Ты, о время мое!

Размечи этот нищий уют!

Аркадий глядел на чуткие пальцы Сони, не замечая, что руки его сжимаются в кулаки, локти напряженно упираются в колени. Губы Аркадия сдавливались.

Дорогая моя! —

с нежной горечью сказала Соня, по-прежнему не повышая голоса и не отрывая глаз от пола,—

Что же будет с тобой?

Неужели

И тебе между них

Суждена эта горькая часть?

Неужели и ты

В этой доле, что смерти тяжеле

В девять — пить,

В десять — врать,

И в двенадцать

Научишься красть?

Соня снова вздохнула, теперь облегченно, гордые, властные и почти торжественные интонации просочились в ее голос.

Нет, моя дорогая!

Прекрасная нежность во взорах